Римма Коваленко - Жена и дети майора милиции

— Я не ожидал такой удачи, — ответил редактору Василий, — и хочу надеяться, что смогу на этом поприще оправдать ваше доверие.

Василию показалось, что редактору понравился его ответ, но все равно хотелось поскорей избавиться от этого экзамена, выскочить из кабинета, остаться одному. И редактор не стал его задерживать. Сказал:

— Желаю успеха, и позовите ко мне Наталью Игнатьевну.

Наталья Игнатьевна ведала кадрами, сердце Василия дернулось и зависло в невесомости. Сейчас издадут приказ, подпишут, и ничто, кроме смерти, не сможет помешать ему выйти на зеленую, в цветах аллею и зашагать с улыбкой на устах к своему блистательному будущему.

Теперь он должен был стать осторожным. Не в том смысле, что осторожничать, трусить. Он должен был стать осторожным по самому большому счету. Ведь это только кажется, что жизни человека ничего не угрожает. А на самом деле даже какая-нибудь лепнина, украшающая карниз старого дома, может в любую секунду отвалиться и прихлопнуть человека как муху. И за рулем машины может оказаться пьяный водитель… Да мало ли опасностей. Не надо, конечно, никому об этом говорить, никто не поймет — такой молодой и такой паникер, — но надо беречься.

Василий не связывал впрямую перемены в своей жизни с трагической смертью отца. Но связь эта была. После того как газета опубликовала два отчета с судебных заседаний и очерк о майоре милиции Александре Калачеве, резко увеличился приток писем в редакцию и в обкоме партии эти материалы были замечены: вот так бы почаще — своевременно, метко и с правильными выводами. Тогда редактор и подумал о Василии. Редактор перечитал опубликованные заметки Калачева. Конечно, не выразишь себя, рассказывая о питьевой воде, но что-то в авторе есть, сумел ввернуть свое собственное: «Вода — не богатство. Что это мы вообще о природе — богатство, богатство. Вода самая одухотворенная, самая таинственная и животворная часть природы. Она течет на земле, под землей, падает с неба. Она растит на земле все, что может вырасти, и в этом смысле у нее нет цены, как нет ее у воздуха и у земли…» Редактор знал, что у воды, которая служит человеку, есть цена, причем в каждом регионе страны своя, но ему нравился запал молодого газетчика. Все материалы газеты обращались к разуму читателя, и очень редкие — к его сердцу. Кажется, этот Калачев искал дорогу к сердцам.

Они расстались довольные друг другом. Василий вернулся в отдел и долго сидел в оцепенении, потом придвинул к себе телефон, набрал номер.

— Можешь поздравить меня. Выбиваюсь в люди. В эту минуту подписывается приказ о моем назначении на должность очеркиста.

На другом конце провода присвистнули.

— С ума сойти!

Его собеседница не разрешала себе быть наивной. Пусть кто-то наивничает и исповедуется. Это всего-навсего свидетельство негибкого ума. Она же — загадка. Звали ее Аленой. Недавно ей исполнилось двадцать, но в Аленином понимании это были уже большие годы. К этому времени она успела поработать в разных местах: три месяца регистраторшей в поликлинике, месяц приемщицей в химчистке, но это по молодости, по незнанию жизни. Зато потом удалось попасть в танцевальный ансамбль, и, если бы им руководил нормальный человек, а не сумасшедший, о лучшем поприще она для себя и не мечтала бы. Ансамбль работал как профессиональный, но числился самодеятельным и был приписан к Дворцу культуры железнодорожников. Танцоры ходили на репетиции как на работу, два раза в месяц получали зарплату. Только когда нагрянула ревизия, Алена узнала, что числится не в ансамбле, а является одним из руководителей детского оркестра народных инструментов. Ансамблем заинтересовалась прокуратура, Алену вызывали туда. Руководитель срочно залег в психиатрическую лечебницу, не притворился больным, а давно уже, оказывается, был на учете в психдиспансере. Оттуда прислали следствию документ, что болезнь у него хроническая и вступать ему по работе в контакт с людьми, тем более руководить ими, противопоказано. Ансамбль распустили, но Алена с тех пор стала большим знатоком юридических вопросов. «Дело с нашим психом — это казус, — произносила она с таким видом, будто сама изобрела и слово «казус», и само это дело. — Если бы он был нормальным человеком, я бы не сидела сейчас с вами, я бы вместе с ним сидела в тюрьме».

Язык мой — враг мой — это сказано про Алену. Чего только она не нагораживала вокруг себя: и замужем была (сынок генерала, какое-то не приспособленное к жизни чудовище), и мать у нее была царской фамилии (это не только моя тайна, поэтому никому ни слова). Но самая отважная выдумка была с московским институтом иностранных языков. В нем Алена «училась» на заочном отделении, постигала испанский и португальский языки («Теперь новое требование: пока студент не закончит два первых курса, ему не разрешается ни слова произносить на изучаемых языках»). Но был все же в этой Алене какой-то неуловимый дар, который притягивал к ней. Даже Тамила, не любившая ее, боявшаяся, что женит она на себе ее старшего, говорила: «С Аленой не заскучаешь. Но кроме ярмарки, которая в ней кружится, есть у этой Алены какое-то благородство». Возможно, благородство состояло в том, что Алена не тащила Василия в загс.

Прошлым летом, когда у Василия заканчивалась практика в областной газете и он уже готовился к отъезду в Москву, где учился, Алена сказала ему: «Уедешь — и чтобы никаких писем, никаких телефонных переговоров. Мы встретимся, когда ты вернешься с дипломом, тогда серьезно поговорим». Но он все-таки писал ей, посылал телеграммы, она однажды ответила: «В театре идет новая пьеса Арбузова. Снегу навалило, на дорогах заторы. А вообще все та же тоска, что и при тебе». Она не давала ему благодушествовать. Словно невзначай, обижала, демонстрировала свою незаинтересованность в нем. Хотела приковать его навеки, а добилась обратного. Василий уже не летел к ней сломя голову, а кое-какие ее высказывания больше не вызывали у него восхищения. И все-таки она была единственным человеком, перед которым ему хотелось и возвыситься и похвастаться. Она была подружкой, своенравной, но преданной, во всяком случае, любила говорить, от чего она отказалась, чем пожертвовала ради него. Сверстники завидовали Василию, их жены уже были матерями своих первенцев, прикованными к яслям, домашним делам, детским болезням. Им не хватало физических и моральных сил быть веселыми, бесшабашными, но казалось, что это они так быстро сдались, обабились, углубились в свои материнские инстинкты, позабыв о том, что перед мужем надо всегда быть, как солдату на плацу, бравой, подтянутой, готовой к любому броску и маршу. Такие им давались советы в статьях на семейные темы.

Василий стоял в будке, рассказывал Алене о разговоре с редактором, пока разъяренный старик не постучал ребром монеты о стекло.