Римма Коваленко - Жена и дети майора милиции

— Жди меня, — крикнул Василий, — я сейчас приеду!

Ему хотелось обсудить с Аленой назначение и заново пережить эту новость: я — спецкор, я больше не безымянный сотрудник промышленного отдела! Слава. Известность. Имя. Даже невозможно представить, какая начинается жизнь. Хорошо, что есть Алена — всезнайка, зазнайка, но кому он, кроме нее, нужен со своими радостями? Только ей. Дома — кладбище. Под портретом отца цветы. Он благородный, любящий сын, но он живой и не может жить на кладбище.

Алена занимала однокомнатную квартиру, в которой не была прописана. Ее собственная комната находилась на другом конце города, в квартире родственников. В результате всяких неофициальных обменов Алена жила в центре города, среди чужой мебели и других чужих вещей. Место своей работы Алена от всех скрывала, но намекала, что это закрытое учреждение, связанное с какими-то засекреченными научными изобретениями. Чтобы никто не сомневался, что она там работает, Алена произносила подобного рода фразы: «По-моему, мы скрываем так тщательно то, насколько мы отстали».

На этот раз она встретила его в длинном красном платье и тюрбане из махрового полотенца. В таком вот виде захотелось ей предстать на этот раз перед Василием. Когда-то все эти «маскарады» производили на него впечатление: открывает дверь, а в коридоре в старой соломенной шляпе, в вытертой котиковой шубе и босиком — Алена. Или в подвенечном платье незапамятных времен, которое дотлевало в сундуке этой чужой квартиры. Но самая веселая «маска» была в Аленином альбоме с фотографиями. Сам альбом старинный, с плюшевым верхом, а внутри — Алена начиная с малого возраста. Алена с куклой, Алена с портфелем, Алена с рюкзаком. И под каждой подписью: пять лет, двенадцать, четырнадцать, такие наглядные показатели роста. И вдруг, перевернув лист альбома, видишь невнятный взгляд за круглыми стеклами, мертвое лицо и голову без волос. Что это? Не что, а кто — Алена в противогазе! И подпись: «Мне минуло 17 лет».

Дверь в прихожую была распахнута.

— Пришел? — спросила из комнаты Алена. — Входи и ничего не говори. Дай сначала посмотреть, как выглядят мужчины на старте своей сногсшибательной карьеры.

Он был рад ее хорошему настроению, даже кавардак, царивший в квартире и раздражавший его в последнее время, казался милым. Но вдруг увидел открытую коробку конфет на столе и насторожился: кто тут побывал?

— Я, кажется, тебя уже поздравила, — сказала Алена, — а теперь могу дать совет.

Он боялся ее советов. Верней, они его в последнее время раздражали. Когда она что-нибудь советовала, голос у нее становился властным, а лицо высокомерным и тупым.

— Не надо никаких советов, — отказался Василий, — давай лучше поджарим колбасы, я принес, и поедим.

— Нет, — на лице Алены появилась загадочная улыбка. — Мне нельзя прикасаться к твоим дарам.

— Села на диету?

Улыбка на Аленином лице стала мстительной.

— Я выхожу замуж.

Он сразу поверил. Сердце опустошилось, словно его не стало. Коробка конфет на столе подтверждала, что Алена говорит правду. Четыре дня не виделись, и вот пожалуйста. Алена опустилась в кресло, стащила с головы тюрбан и бросила его через всю комнату на диван.

— Спрашивай, — приказала она, — что ты молчишь? Спрашивай: кто он, откуда взялся?

— У меня другой вопрос, — ответил Василий. — Ты откуда взялась в моей жизни? Ты что за человек?

— Я? — Алене вопрос не понравился. — Не разыгрывай из себя обманутого. Разве ты тоже хотел на мне жениться?

Василий вскипел:

— «Тоже!» Это он «тоже», а я просто хотел на тебе жениться. А ты обманывала меня. Его, впрочем, тоже будешь обманывать.

— Бедняжка. — Алена торжествовала. — Я тебя обманывала! И ты, деточка, верил каждому моему обману. Ждал, когда я тебе сделаю предложение? Свожу в загс. Но до этого, естественно, решу жилищный вопрос, так как эта квартира, как тебе известно, мне не принадлежит.

— Кто он?

Пусть она его разлюбила или никогда не любила, но замуж так просто ей выйти не удастся. Алена приняла вызов.

— Тот, кто мне нужен.

Сколько раз он говорил себе: это же Алена. Ни одно ее слово нельзя принимать на веру. И всякий раз он принимал ее слова всерьез, обижался, умирал, когда она его бросала: «Нам надо, Василий, расстаться раз и навсегда».

— Ты ждешь моих слез? — спросил он, боясь, что вот-вот разрыдается. — Что мне сделать, Алена, чтобы ты бросила свое дурацкое замужество? Подумай сама: сейчас, когда я выбираюсь на свою дорогу, ты предаешь меня.

— Ну и пусть, — ответила Алена. — Можешь называть это предательством, но лучше это слово приберечь для более ответственного случая.

Василий поднялся: сердце болело, будто в него вбили гвоздь. Выходит замуж и ждет его уверений в любви. Не дождется. Пошел в прихожую, за спиной послышался вопрос:

— Уходишь? И ничего на прощанье не скажешь?

— Полотенце больше на голову не накручивай. Не всем такие головные уборы нравятся.

— Мой совет лучше, — сказала она. — Ты, Василий, не очень добрый человек, но очень талантливый. Береги свой талант.

У лифта он встретился с выходившим оттуда пожилым мужчиной: седые волосы, загорелое бульдожье лицо, куртка с капюшоном на спине. Василий сжался: неужели жених? Но мужчина позвонил в квартиру напротив. Жаль. Пусть бы уж этот старый бульдог был ее женихом, пусть бы на них показывали на улице пальцем: «Позор! Позор!» Василий шел по тротуару, не понимая, куда идет, и по-мальчишески спрашивал себя: «На кого променяла?» Он не знал, что это бьется в нем не просто обида, но и его любовь, которую он не уважал, не понимал.

Не заметил, как оказался в парке, сел на скамейку и затих. И вдруг вспомнил, что знает того седовласого, с бульдожьим лицом, которого встретил час назад возле лифта. Один из адвокатов на процессе по делу отца. Защищал чернявого бандита с маленькой, как луковичка, головой и таким же мелким личиком. Адвокат этот хотел вызвать жалость суда к своему подзащитному: «Представьте себе мальчика семи лет, который ходит по улицам и ждет, что кто-то из мужчин обратит на него внимание, погладит по голове, возьмет за руку и поведет в другую жизнь. Там, в этой новой жизни, мужчина будет отцом, мальчик сыном, а какая-то красивая добрая женщина — матерью. Но ожидания были напрасными. Мужчины проходили мимо, а его хватала за руку пьяная мать, тащила домой и орала на всю улицу, что убьет, потому что он не ребенок, а гад ползучий. Во втором классе он ушел из дома и четыре дня жил на чердаке соседнего четырехэтажного дома. На огромном пыльном, темном чердаке. Восьмилетний мальчик. А есть приходил в школу. Отбирал завтраки у своих одноклассников…» Голова-луковичка, слушая о себе все это, вдруг заплакал. А судья сказал адвокату: «Все-таки, пожалуйста, ближе к делу». Дело, верней, два эпизода, в которых «луковичка» участвовал, были таковы, что лучше не вспоминать. Адвокат говорил: «В эпизоде с таксистом…», «в эпизоде с охранницей…». Таксиста «луковичка» огрел с заднего сиденья булыжником по голове, а охраннице, пожилой женщине, приставил к горлу нож и держал так, пока у нее с ремня срезали кобуру с оружием. Почему они ее срезали, а не сняли вместе с ремнем, на это ни один бандит ответить ни на следствии, ни на суде не смог. Они твердо знали лишь одно: нужны машина и оружие. А когда таким что-нибудь нужно, тут уж без вопросов. Нужно, и все.