Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

— Филимонов — начальник передового цеха, отличный руководитель производства. Кстати, ремонтная служба в его цехе идет как часы.

На что тут же получил ответ:

— Производством ни хорошо, ни отлично руководить не надо. Надо руководить людьми.

Все это звучало. И сам новый главный инженер внушительно смотрелся. Большой, толстый, вальяжный, с двойным подбородком в сорок два года. Но не увалень, легкий в шаге, в движениях, — когда-то, в свои комсомольские годы, Саша Волков был спортивной гордостью города, лучшим штангистом, бронзовым призером всесоюзного первенства.

Федор Прокопьевич, читая его личное дело, с улыбкой отметил, что Волков проучился на своем заочном инженерно-механическом факультете без малого десять лет. Но улыбка растаяла тут же: оказывается, диплом Волков получил с отличием и даже был принят в аспирантуру. В послужном списке главного инженера значился научно-исследовательский институт (где он разрабатывал проекты печей с тоннельной рабочей камерой), за шесть лет был начальником ремонтных мастерских на хлебозаводе, а последние полтора года сидел в управлении. Женат, детей нет, жена — учительница. Конечно, такой главный инженер не мог войти в коллектив, не привлекая к себе повышенного внимания. Одни, кстати, еще помнили Сашу-штангиста, другие — его нашумевшую статью «Хлеб на столе» в областной газете, третьих разбирало любопытство, отчего он такой толстый — больной или любит поесть? Но все были единодушны в одном: у нового главного дела пойдут, в управлении приятели, а где они не помогут, сам и с поставщиками и с нашими охламонами-ремонтниками управится.

Внимание людей хоть и душевное движение, но тоже требует топлива, и Александр Иванович Волков его подкидывал. Вдруг громко говорил Доле так, что многие в цехе слышали:

— И вот еще забыл сказать: хочу, чтобы меня все любили. Рассчитываю, так сказать, на взаимность. — При этом лицо у него было серьезным.

Но это все были семечки, эмоциональные всплески. Новый не был бы новым, если бы не явился с новой идеей. Она у него, наверное, вызревала, когда сидел в управлении, потому что на второй или третий день после своего появления Александр Иванович заявил директору:

— Федор Прокопьевич, будем избавляться от третьей, ночной смены.

Свалился мальчик с березы, стукнулся головкой оземь — осенило!..

Федор Прокопьевич шапочно был знаком с Волковым до появления того на комбинате. И характер его вприглядку определил давно: крепыш, что-то избыточное в организме и душе. Искренне верит, что можно взяться за руки и двинуться вперед дружными рядами, с песней и улыбкой на устах.

— Будем, — ответил он, — будем, Александр Иванович. Но зачем? Зачем хранить выпеченный с вечера хлеб до утра, когда ночная выпечка доносит его до покупателя свежим?

— Затем, что люди ночью должны спать, а не работать.

— И врачи должны спать, и машинисты электровозов, и пограничники. Так и проспим все царство небесное.

— Не жмут. — Волков вздохнул. — Вот если бы нажали сверху, обязали, тогда сразу наступило бы прояснение в головах: забота о человеке, об условиях его труда. Федор Прокопьевич, я правильно говорю?

— Правильно, но с одной поправкой: вы ведь тоже оттуда, сверху. А люди работают ночами десятки лет, у них уже сложился привычный ритм работы и отдыха.

— Говорите, привыкли к ночной смене? Давайте спросим у людей.

— Так вот по-простому пойдем и спросим?

— А как еще? — Волков готов был сорваться с места и бежать спрашивать, но Полуянов не поддался.

— Готовьте разработку, — сказал он, — инженерную и технологическую. Хлеб должен быть живым и свежим восемь ночных часов. Здесь одними добрыми намерениями не обойтись. Рассчитайте интенсивный замес опары и теста, а также выпечку при самом оптимальном паровом режиме. Сколько вам надо для этого? Неделю? Месяц?

Волков не ответил, видимо, понял, что с идеей своей выскочил рановато. А Федор Прокопьевич подумал: как дальше пойдет — неизвестно, а на первых порах будет держаться на личной вездесущности и обаянии: люби меня, как я тебя…

Через несколько дней Полуянов с нехорошим, даже постыдным злорадством отметил, что альтруизм главного инженера заметно поувял. Ремонтник из бригады Колесникова после встречи с Волковым нацарапал неверной рукой заявление на имя директора:

«…Мой поступок пусть разбирает товарищеский суд вместе с грубыми словами главного инженера, которыми он меня обозвал в рабочее время».

Через месяц после разговора о ночной смене Федор Прокопьевич отметил, что Волков из тех, кто гнет свою линию, не любит сдаваться. В тот день они поднялись в дрожжеварню, из лаборатории получили сигнал, что партия дрожжей поступила некондиционной. Дрожжевар тетя Вера засуетилась, увидев у себя на пороге директора и главного инженера.

— Вот эти дежи — на первое кольцо, а эти — на второе, а вот из этих сейчас буду размножать для ночной смены. А вообще у нас в цехе на сегодняшний день все в порядке.

— А из последней партии размножали?

Тетя Вера ужаснулась и рукой махнула: как можно!

— В лаборатории размножали, плохие дрожжи оказались, забраковали.

И вот тут к ней подступился Волков:

— Вера Игнатьевна, хотим ночную смену прикрыть, аннулировать, как вы к этому относитесь?

— Я? — спросила тетя Вера и выразительно посмотрела на директора. — Я — как все.

— А все — как вы, — сказал Волков. — Говорите свое личное мнение. Как скажете, так и будет.

— Аннулируете? — Тетя Вера ухмыльнулась и качнула головой. — Правильно сделаете. Я читала, что в других городах ночью хлеб уже не пекут. Вот бы и нам так. Тогда люди к нам пойдут работать, отбою не будет.

План двухсменки рассмотрел и утвердил заводской профсоюзный комитет, открытое партийное собрание поддержало его. Волков уже не ходил по коридорам и переходам комбината, а ступал, и поступь его была еще более решительной. Рядом с его бурной натурой Федор Прокопьевич все больше мрачнел и словно усыхал. Мысль о том, чтобы оставить комбинат и заняться только хлебом, тоже усохла. Ясно было: пока новый главный инженер не освоится здесь, не обломается, и думать о своей мечте нечего.

На собрании, когда обсуждали план двухсменки, Филимонов был верен себе и чуть не испортил всю обедню. Заявил, что хлеб, пролежавший ночь на складе, не будет свежим хлебом, какая бы химия его ни бодрила. На выручку Волкову ринулась Залесская: «Как только вы, Евгений Юрьевич, произнесли слово «химия», у меня во рту возник вкус химического карандаша. Странно, что мне в среде химиков приходится объяснять элементарные вещи». И, как дважды два, доказала, что на комбинате самым химическим цехом является цех, который возглавляет Филимонов. Именно там широко используются гидролизаты сахарозы, но Евгений Юрьевич почему-то не говорит о том, что они «химия».