Римма Коваленко - Хлеб на каждый день

После собрания Полуянов сказал Волкову:

— Как она вас бросилась защищать! Ни одной формулы не забыла, отличница.

— В каком смысле отличница?

— В самом прямом. Диплом с отличием.

— Вот с этого все и начинается, — сказал Волков. — Сначала подтруниваем над отличниками, потом не понимаем, почему люди стесняются своих успехов, не стремятся быть отличниками на производстве.

— Вспомнил! У вас ведь тоже диплом с отличием.

— Это у Залесской «тоже», а у меня особый диплом, я к нему десять лет шел, бросал институт, метался, армию отслужил, штанге три года отдал. Я горжусь своим дипломом с отличием. А в автобиографии об этом отличии не пишу, стесняюсь. И анкета спрашивает меня, что закончил, когда, а как — никого не интересует.

Полуянов слушал его и думал: «Где тебя ветры носили, когда я был молодой и кудрявый? Что мне теперь с тобой делать, если не только интереса, но и сил слушать тебя нет?»

— Александр Иванович, а теперь давайте перейдем к делам. Собрание собранием, а в расчетах двухсменки есть кое-какие изъяны.

— Вы их пометили? Давайте сюда, дома посмотрю, завтра вам доложу свое мнение. Нельзя тратить служебное время на какие-то цифры. Особенно прерывать из-за них жизненно важный разговор. О себе я сказал, а вас не спросил. Вы как учились, Федор Прокопьевич?

— Я учился хорошо, — серьезно ответил Полуянов, — и в школе, и в институте, хотя отличником не был. Еще вас что-нибудь интересует?

— Безусловно. О чем мечтаете?

— Печь хлеб. Круглый. Каравай называется. Знаете, есть такая песенка: «Каравай, каравай, кого любишь — выбирай!»? Вот он меня и выбрал.

— Хлеб всех выбрал. И тех, кто печет, и тех, кто готовый берет. Все мы вокруг хлеба. Я о конкретной вашей мечте спросил.

— Чтоб предприятие работало без сбоев, как часы. От ошибок, конечно, никто не застрахован, но чтобы в общем течении не было заторов, ломок, перестроек, напоминающих нескончаемый ремонт в доме.

— Идеалистическая мечта, — сказал Волков, — если вы о ней, конечно, серьезно. С моей не совпадает. Я собираюсь двигать, переставлять, выбивать новые машины. Вечный ремонт в доме меня не пугает, поскольку являюсь ремонтником. А вот ошибок не люблю. Ерунда это, что на ошибках учатся. Ошибки унижают. Обучает же только успех.

Он больше не подступался к директору с такими разговорами, приходил с конкретными предложениями:

— Давайте, как говорят моряки, спишем на берег бригаду Колесникова. Это же шантрапа, не рабочий класс. Почему они у нас? Да потому, что ни одно современное, уважающее себя предприятие их и на порог не пустит. Знаете, какое у них имя на комбинате? Арьергард! Это же надо додуматься! Уланский полк какой-то, а не хлебокомбинат.

Вот уж сообщил новость, без него не знали!

— Колесниковский арьергард, — сказал Федор Прокопьевич Волкову, — наша старая болячка. Запущенный участок. Вот и беритесь, налаживайте.

— А того, кто разладил, отпустили с богом. Меня ждали — приду и вашу пьянь перевоспитаю. Вы бы посмотрели, как они работают! Стоят четверо у машины в сухарном цехе, один гайку прикручивает, остальные думают, по какой графе им всем за эту гайку премию получить. А в кондитерский прихожу, они там, у Филимонова, полы моют, ящики носят. Это же невиданное дело!

— Виданное, — охладил его Полуянов. — Возмущаться легко. Пора, Александр Иванович, заплакать над ними. Наши они, наши. Ну, уволим мы их, а дальше что? Под чей забор мы их выбросим? Опять же под наш, под свой собственный.

Волков вздернул брови, выкатил глаза, удивлялся он тоже крупно, выразительно.

— Что-то у вас есть, Федор Прокопьевич, на такие случаи. По-моему, ушат холодной воды. Ловко вы его опрокидываете.

Из больницы Анечку забирала Зинаида. Прохаживалась по дворику, наблюдая за суетой, которую развела чья-то родня. Люди толклись у крыльца родильного отделения с цветами, бегали через двор к машине, то разбредались, то собирались у дверей, что-то выкрикивали, смеялись. Зинаида глядела на них с нескрываемым осуждением: радости-то! Можно подумать, из космоса встречают, цветов нанесли, будут агукать наперебой, исходить любовью над младенцем. Как же, продолжение рода! И вырастет еще один такой, как сами, посредственный, невыразительный экземпляр.

Сама Зинаида, как вышла на самостоятельную дорогу, время от времени мечтала о ребенке. В замужество не верила — все мужчины подлецы, а женятся только, когда их перехитрят или когда высчитают, что это им выгодно. Но о ребенке, которого родит от красивого, умного, пусть такого же подлого, как все мужчины, Зинаида мечтала. Связывала с ним свою новую жизнь: обменяет городскую однокомнатную квартиру на домик в деревне, будет работать в колхозной библиотеке. Тишина, колодец у ворот, перед окнами грядки с морковкой. Она уважаемый человек, к ней вечером приходят люди, на столе самовар, в углу комнаты телевизор. Девочку зовут Кристина.

Толпа у крыльца в один миг умолкла, и Зинаида увидела выходящую из дверей молодую женщину с ребенком на руках. Дверь придерживала санитарка в накинутом на плечи пальто. Зинаида отвернулась и ушла в глубь двора, переждала, когда те со своими цветами скроются за воротами. Вернувшись, увидела, что Аня стоит посреди больничного двора. Прильнула к Зинаиде, чмокнула ее теплыми губами и взяла под руку.

— Вот и все, Зиночка.

— И забудь, — сказала Зинаида, — не было ничего, понимаешь?

— Конечно, не было, — согласилась Анечка, — но вряд ли забуду. Это так страшно, особенно после.

Они вышли на улицу, остановили такси, сели на заднее сиденье и поехали домой, к Зинаиде.

— Ты у меня теперь будешь жить, — говорила по дороге старшая сестра, — заберем твои вещи, будем работать, в отпуск поедем на юг, к морю, и пошли они подальше, все эти мужчины.

Анечка шепнула, кивнув в сторону шофера:

— Не надо. Слушает.

— А пусть слушает! Только слушать нечего, сами они о себе все знают. Ненавижу их всех до единого: все подлецы!

Водитель никак не отреагировал на эту тираду, только, когда они расплачивались за проезд, сказал, не скрывая презрения:

— Не там виноватых ищете.

Хорошо, что у нее была сестра Зинаида. Не очень умная, с незадавшейся личной жизнью, но родная душа.

— То, к чему женщина приходит долгим путем, иногда ценой всей жизни, — говорила Зинаида, когда они пили чай, придвинув к тахте журнальный столик, — ты постигла сразу. Мужчинам не нужны ни красивые, ни молодые, им нужны сильные. Энергичные труженицы, кухарки, уборщицы, няньки их детей. Такая жена горы сворачивает, но и глаз со своей половины не спускает и только два раза в месяц, в дни получки, позволяет себе быть с мужем ласковой. Поэтому мужчины за честь считают обманывать свою жену: «Ты меня в открытую прижимаешь, так я с тобой исподтишка рассчитаюсь». Вот что такое семейная жизнь, Анечка.