Михаил Колосов - Платонов тупик

— Чижикова! Чижикова! Он хорошо рисует, и у него есть цветные карандаши!

Юрка действительно рисовал хорошо, оценки по рисованию у него были всегда отличные. Последнюю его картинку «Зима» — хатка-мазанка под соломенной крышей, стожок сена возле нее, следы на первом снегу и дымок из трубы — учитель особенно хвалил. Идиллическая картинка. Правда, Юрка ее не сам придумал, он подсмотрел в книжке и срисовал. Но все равно — какой-то вкус проявил.

Но Лизка, Лизка какова! Добрая душа, знать, у нее: несмотря ни на что, она выдвинула Юрку! Молодец!

Доволен Юрка. Однако больше Юрки была довольна мать:

— Ну вот, наконец-то успокоил мою душу: и в пионеры приняли, да еще и редактором выбрали. Смотри же теперь старайся. Будешь стараться — и председателем станешь. Станешь! Только будь умницей. — И она многозначительно потрясла перед его носом указательным пальцем.

И Юрка старался. Первый номер «Отличника» разрисовал так, что все ахнули. Заголовок написал красным и оттенил зеленым, буквы получились объемными, будто их вырезали из деревянных брусков. Заметки сам сочинил на разные темы — все с призывом учиться на «отлично». В конце нарисовал плоскокрыший скворечник, только без круглого отверстия — летка. Вместо него он сделал длинную прорезь в крыше, а на самом ящике вывел броско: «Для заметок».

Вожатая и учительница были в восторге от газеты, и Юрка сразу взлетел на седьмое небо от счастья. На сверстников стал смотреть свысока: в его руках пресса — грозное оружие!

Однажды случилось матери дежурить в ночную смену, и она, чтобы не оставлять детей одних, попросила соседскую девушку Людку Селезневу переночевать с ними. Людка — красивая, черноглазая, давно созревшая к замужеству девка, да вот беда — жениха пока почему-то не находилось.

Людка пришла к Чижиковым не одна, с подружками. Они сначала играли в карты, но игра им быстро надоела, и они начали о чем-то шушукаться, сдвинув головы в одну кучу. Их шушуканье все чаще и чаще прерывалось общим хохотом. Они зажимали ладонями рты и прыскали от душившего их смеха, поглядывая на спящую Ксюшу.

Юрка сидел за учебником, но напряженно прислушивался к девчатам. Те сначала обсуждали ребят, а потом перешли на анекдоты. Юрка удивился, думал, анекдотами увлекаются только пацаны вроде Григи, а тут!..

Часам к десяти Людкины подружки ушли, и Юрка быстро забрался в постель. Людка выключила свет, повозилась, раздеваясь в темноте, проговорила, будто сама себе:

— Ой, прохладно чтой-то… Лягу я к тебе, Юрок, теплее будет. А?

Юрка не успел что-либо сообразить, как она уже нырнула под одеяло, и он отодвинулся подальше к стенке, давая ей место. Людка прижалась к его спине всем телом, зашептала ему в затылок:

— Какой ты тепленький!..

И Юрке стало вдруг так хорошо, что даже в горле непривычно заточило. Он затаился, боясь нарушить это непонятное состояние, но вскоре ему захотелось вытянуться во весь рост, он зашевелился и непроизвольно повернулся к ней лицом. Людка крепко обняла его, опрокинула на себя и принялась жарко целовать, мять, тискать. В какой-то момент она ловко сдернула с него трусишки, обвила его ногами и все целовала, целовала и шептала: «Хороший мой… Славный мой мальчишечка… Сладенький мой… Не торопись, миленький… Не торопись…»

Он так и заснул у нее на груди. А когда проснулся, ее уже не было, и он долго не мог понять, было ли то наяву или все это ему приснилось.

А когда увидел ее вечером, глазенки его загорелись, он весь так и затрепетал, но она незаметно для других приложила палец к губам и строгими глазами приказала: «Молчи!» И он понял, что это только их тайна, а потом ждал не мог дождаться, когда снова случится ночное дежурство у матери.

Но так и не дождался: Людка вскоре завербовалась и уехала на стройку в Сибирь. Юрка тосковал, со временем пытался задавить свою тоску, подбираясь по ночам к другим ночевальщицам, но те почему-то били его по рукам, прогоняли, грозили рассказать обо всем матери.

В пятом классе Юрка поменял школу — стал ходить в новую десятилетку на станцию. Старая, начальная, вместе с учительницей осталась на выгоне как пройденный этап. А тут вместо одной учительницы сразу стало несколько — на каждый предмет особый учитель. И в классе появилось много новых учеников — влились из других школ.

Все новое, и все по-новому. Начались и новые выборы, и новые назначения. Председателем избрали не его и даже не Ингу, а станционного Гену Самохвалова. И Юрка поначалу струхнул: «Эти станционные забьют!.. Если с Ингой не посчитались, то со мной и подавно…» Но когда речь зашла о редакторе, станционные отнеслись к этому как-то безразлично: то ли они не придавали этой «должности» значения, то ли у них не было подходящей кандидатуры — и редактором остался Юрка. Остался, но нос особо не задирал, старался ладить со станционными, искал с ними дружбы: они ему нравились. Они были шустрее, «образованнее», раскованнее и потому интереснее, чем Юркины «земляки». Даже Грига померк перед ними, теперь Юркиным кумиром стал Гена Самохвалов — высокий, бровастый, с надменно томными глазами паренек.

В начале второго полугодия в школе появилась новая молоденькая учительница, которая смутила Юркин покой. Вернее, не столько она сама, сколько ее колени — круглые, упругие, гладкие. Пришла, села за стол, а коленки ее — вот они, перед самыми Юркиными глазами. Его даже в жар бросило, он хотел отвести глаза в сторону — и не смог. Кровь вдруг заиграла, ему стало неудобно сидеть, он завозился на скамье, ища удобное положение и не находя его. Вспомнилась почему-то Людка Селезнева, и во рту сразу пересохло. Урок прошел как во сне, о чем говорила учительница, не запомнил ни одного слова, а перед глазами все стояли ее коленки.

Ночью спал плохо, ворочался. На другой день не мог дождаться ее урока. И когда она пришла и села за стол, у Юрки голова закружилась.

Заметив неладное, учительница вызвала его к доске и попросила рассказать урок, но голова его была как в тумане. Тогда она сказала ему:

— Возьми свою тетрадь и пересядь на заднюю парту: так будет лучше.

Под недоуменными взорами всего класса Юрка поплелся на «Камчатку». На перемене ребята допытывались у него:

— Почему она тебя пересадила?

— За что?

Юрка двигал плечами, отвечал:

— А кто ее знает?.. Взъелась чего-то…

А сам тайком преследовал учительницу и был вне себя от счастья, когда видел ее.

Неизвестно, чем бы кончилась эта Юркина любовь, если бы не Гена Самохвалов.

Случилось так, что Самохвалов пригласил Юрку к себе домой:

— Зайдем ко мне? Я тебе кое-что покажу.

Юрку уговаривать не надо — рад до смерти, что Генка так выделил его. Пришли. Жил Генка в большом двухэтажном каменном доме на верхнем этаже. На лестнице пахло кошками, но Юрка этого не заметил, он поднимался по выщербленным бетонным ступеням с таким трепетом, будто во дворец входил.