Михаил Колосов - Платонов тупик

Генка сам открыл дверь, объяснив:

— Предки на курорт укатили. Проходи!

Вошел Юрка — и первым делом к окну: высоко ли? Высоко! Позавидовал: «Живут же люди!»

— Хочешь, я тебе кое-что покажу? Только поклянись, что никому ни звука!

— Ладно…

— Нет, ты клянись!

— Клянусь! — сказал Юрка.

Генка взял стул, встал на него, снял со шкафа картонную коробку и извлек из-под самого низа сверток, скрученный в трубочку и перевязанный шнурком Развязал, осторожно развернул листы на столе, придавив уголки тяжелыми предметами, чтобы они не скручивались, и отступил в сторонку.

Увидев картинки, Юрка ахнул, кровь хлынула в лицо, слова вымолвить не может: голые девки! Да такие красивые, да в разных позах!

— Ну что? — спросил Генка. — Получше твоей ботанички, по которой ты слюни пускаешь?

Юрка еще больше покраснел, взглянул на Генку — откуда он знает?

— Вижу! Не маленький!

Немного придя в себя, Юрка наконец спросил:

— Где ты их взял?

— Отцовы игрушки. Прячет! А я подсмотрел. Правда, мировые бабенки?

Юрка кивнул и невольно потянулся пальцем к картинке, чтобы потрогать — ведь сидит девка как живая и смотрит так ласково, призывно. Проглотил Юрка слюнку, переступил с ноги на ногу, вытер пот со лба.

— Слушай, — сказал Генка. — Хочешь, я тебя научу, как обходиться без этих баб?

Не понял Юрка, о чем говорит Генка, но кивнул машинально, и тот быстро расстегнул на себе штаны, пояснив:

— Вот так… Смотри на нее и… А хочешь — закрой глаза и представляй кого-нибудь… Можешь даже свою ботаничку…

Вскоре оба осоловели, обмякли, друг другу в глаза смотреть стыдились. У Юрки на душе было противно…

Однако уже на другой день он снова потянулся к этому занятию. Генкина наука пришлась Юрке по душе: он так увлекся этим, что стал таять, будто свеча. За несколько месяцев Юрка извел себя до последней крайности: исхудал, глаза ввалились в глубокие орбиты, взгляд стал пустым, безразличным.

Мать не на шутку всполошилась, повела его к врачу:

— Может, у него чахотка?

К счастью, врачом оказался мужчина, притом умный. Он осмотрел, выслушал Юрку и, ничего не найдя, попросил мать выйти из кабинета:

— Оставьте нас вдвоем. — И когда она вышла, приказал Юрке: — Спусти штаны. Быстро! Так. А теперь покажи мне ладонь правой руки.

Юрка вспыхнул, уши, лицо запылали огнем, руки задрожали — он не мог совладать с пуговицами.

— Слушай меня внимательно, — сказал доктор строго. — Если не бросишь это занятие, очень быстро все кончится для тебя плохо. Умереть не умрешь, но идиотом станешь. Расти не будешь. Мозг отупеет, руки станут трястись… Они у тебя уже сейчас вон какие непослушные. И учиться стал хуже. Хуже ведь, верно? Ну вот. Будешь как Сеня-дурачок. Знаешь такого? Ходит вечно слюнявый, улыбается всем, ноги кривые, руки трясутся и ничего не соображает. Ты — первый кандидат ему в напарники. Хочешь быть похожим на него?

Юрка покрутил головой.

— Нет. Тогда дай слово, что прекратишь это занятие.

Юрка кивнул.

— Одевайся.

— Ну, что у него, доктор? — допытывалась мать у врача. Тот долго молчал, записывал что-то в историю болезни. Потом сказал:

— Пока ничего страшного. Вовремя привели его, хорошо сделали, усильте питание, и пусть побольше с ребятами играет на воздухе.

— С питанием я и так его не ограничиваю, — оправдывалась мать. — И гуляет же…

— Вот и хорошо. Через месяц приведите его ко мне снова. Обязательно!

Вид Сени-дурачка подействовал на Юрку отрезвляюще.

В итоге Юрка снова оказался в выигрыше: он опять стал в центре внимания. Лучшие кусочки — ему, он больной, он то, он сё. Юрочку не трогают, Юрочку оберегают, не обременяют. «Как чувствуешь себя, Юрочка? Как настроение? Как аппетит?» Юрочка запускал под лоб глаза, делал блаженное лицо, отвечал неопределенным пожатием плеч. И тут же слышалось в ответ:

— Ах, ах… Бедный мальчик!.. Бедный мальчик!..

В шестом классе вожатая сказала Юрке:

— В стенной газете должна отражаться жизнь отряда. Надо привлекать и других ребят к участию в газете. Помещать их творчество.

— Какое творчество? — не понял Юрка.

— Ну как «какое»? Пусть пишут заметки, рисуют. Сочинения разные — стихи, рассказы…

— Стихи? — удивился Юрка и, быстро перебрав в уме всех ребят класса, сказал: — У нас таких нету. — И усмехнулся: — Как Пушкин, что ли?..

— А ты узнай — может, и есть. Многие сочиняют, но показать стесняются.

«Многие?» — еще больше удивился Юрка и задумался: а вдруг и правда кто-то сочиняет? А что, если бы он сам сочинил стишок? Вот бы все ахнули! Попробовать? Но про что? Про зиму? Про лето? Про осень? И мозг его заработал — не остановить. Пришел домой — тут же сел за стол, принялся грызть кончик карандаша — так делают поэты, видел в кино.

У Пушкина про осень, у Некрасова — про осень… И на дворе — осень…

Написал, прочитал — и голова закружилась, как после катания на карусели. Стихи! Сам сочинил!

— Мама! — закричал он и побежал к ней: — Прочитай вот!

Мать прочитала и, возвращая листок, сказала:

— Ну и что ж тут такого? Складный стишок. И все понятно. Выучить задали? Учи, учи. Он небольшой и нетрудный.

— Гм! — заулыбался Юрка. — Это же я сам сочинил!

— Сам? Да не может быть! Как же это тебя угораздило? Ой-ой! — Она поцеловала его в макушку, снова взяла листок, прочитала вслух и потом долго смотрела молча на Юркины каракули. — Да как складно-то! Мой сыночек! Прости меня, пожалуйста, за все. — Она скривила лицо в плаксивую гримасу. — Я ведь простая.. А ты вон уже какой… А я тебя… Прости… — И опять стала читать стишок, и качать головой, и вытирать слезы. — Покажи учительше. Обязательно покажи, пусть проверит.

На другой день Юрка показал стишок учительнице русского языка и литературы.

— Марья Ванна, я сочинил стишок. Проверьте, пожалуйста, — Юрка смотрел на учительницу чуть снисходительно.

Учительница складывала в стопку тетради, журнал, собираясь уходить из класса. Машинально взяла у Юрки листок.

— Что у тебя?

— Стишок, я сам сочинил. Проверьте.

— Сам сочинил? — Учительница впилась глазами в написанное. — Неужели сам? — Она пристально посмотрела на Юрку. — Оставь мне свой стишок. На следующем уроке поговорим. Ладно?

Юрка кивнул. Хотя учительница пока ничего не сказала, но его все равно распирала гордость: он видел, что сразил ее. Может, не так, как мать, но сразил. Следующего ее урока он ждал с нетерпением и волнением.

Учительница вошла как обычно, но Юрке казалось, что все стало иным, чем всегда, будто изменились и голос ее, и настроение, и обращение. А все потому, что сверху на тетрадях лежал знакомый листок — он узнал его сразу.