Иван Мельниченко - Пока ты молод

Так произошло и с Сергеем. По возвращении в редакцию он написал страстную критическую статью о заводе сельскохозяйственного машиностроения. На ее остроту, конечно, повлияла в какой-то мере негостеприимность Стародубцева. Но главную роль в этом все же сыграл заведующий кабинетом рационализации Александр Яковлевич Рева и сухие низкие цифры сводок, с которыми Сергей по совету Александра Яковлевича тщательно ознакомился. Хороший слог, интересные факты, авторская страсть и беспокойство — все это понравилось редактору, и статья сразу же была заслана в типографию. Сергей чувствовал себя на седьмом небе, с нетерпением ожидал гранки, нисколько не подозревая, что он ждет обнародования своей первой крупной ошибки в газетной работе.

Через два дня статью опубликовали, а спустя еще несколько дней в редакцию приехал секретарь парткома завода, рассказал редактору о настоящем положении дел, тот вызвал к себе Сергея, который ничего, кроме стыда за свою статью, не испытал во время разговора с этими людьми.

Оказалось, завод чуть ли не первый из однотипных ему предприятий пошел на смелую, крайне необходимую, почти одновременную замену старого американского оборудования на новейшее отечественное. И вызвано все это было не чем иным, как потребностью колхозов в самой современной, самой эффективной технике. Создавался комплекс сельскохозяйственных машин, которые бы позволяли одному человеку, трактористу, возделывать огромные площади кукурузы, картофеля, других трудоемких культур. Было много трудностей, усложнявшихся еще и некоторыми ведомственными проволочками. Все это ни на ком другом так не сказалось, как на необыкновенно мягком, стоически терпеливом человеке, инженере и организаторе Владимире Капитоновиче Стародубцеве.

К моменту приезда Сергея в Крутоярск завод уже почти завершал свое обновление и обладал таким мощным производственным потенциалом, который, несомненно, мог вывести его в число самых сильных предприятий промышленного юга.

Рассказывая обо всем этом, секретарь ни разу не повысил голоса, не погорячился. Сергею даже показалось, что тот смотрит на него сочувственно и понимающе. Под конец разговора он попросил редактора не слишком строго наказывать практиканта за совершенную оплошность и не сообщать о ней в институт. А прощаясь, подбадривающе улыбнулся Сергею и просто, как-то по-домашнему сообщил:

— Владимир Капитонович рассказывал мне о своей встрече с вами. Он, между прочим, ожидал, что вы напишете именно так, как и написали. Он же и просил меня перед моим отъездом не поднимать много шума вокруг вашего имени.

— Так и сказал?! — не то радостно, не то с огорчением спросил Сергей и отвел в сторону рассеянный взгляд.

— Ну зачем же мне вас обманывать. — Секретарь укоризненно посмотрел на него. — Хватит с вас и одного обмана.

Сергей резко (вот так, наверное, встряхивается пассажир, проспавший свою остановку) вскинул голову.

— Вы имеете в виду человека с желтыми газетными вырезками? Так вас надо понимать?

Секретарь припоминающе улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

— А он успел их и вам показать?

— К сожалению, да. — Вдруг Сергей, к удивлению присутствующих, раскатисто засмеялся. — Вспомнил!.. Вспомнил, черт побери!.. В вагоне я его видел. Спекулянтишка! «Люди, — говорил, — задирают носы на севере, когда поезд с яблоками проходит».

— Что ж, вполне возможно, — спокойно согласился секретарь. — Хотя мне и не приходилось замечать за ним такого.

Сергей умолк. Он начинал чувствовать, что у него с каждой минутой ширится, растет хорошая, почти нежная доверчивость к этому человеку. Но вместе с тем ему из-за гнетущего стыда за свою ошибку хотелось поскорей расстаться с секретарем. Потому и не находились слова. «У меня, кажется, — размышлял он, — не было бы такого стыда, если бы он был пожилым. А то ведь всего лишь на три-четыре года старше меня. Наверно, совсем недавно простился со студенческими винегретами. Добрый, свой парень и все понимает. Даже как-то обидно за дрова свои наломанные… Да и не в этом только дело. Главное — работать, писать хочется. И я напишу обязательно в ближайшие дни о желтых вырезках, хотя мне по моим очень скромным успехам в поэзии об этом еще и рановато сочинять стихи…»

У него уже даже начали роиться в голове отдельные строки разного ритмического склада, и это тоже подогревало его желание как можно скорее расстаться с секретарем. Тот, видимо, понял его настроение и торопливо стал прощаться, однако не забыл пригласить Сергея, теперь уже не как корреспондента, а просто как своего нового приятеля, вновь приехать в Крутоярск, на что Сергей, не задумываясь, ответил радостным согласием.

К защите диплома Наташа вернулась из Жданова не одна: с ней приехали муж и мать. То ли Михаил сам начал тогда о чем-то догадываться, то ли ему откровенно посоветовала мать, но он в самый разгар весеннего лова вдруг взял двухнедельный отпуск и уехал в Москву.

В те дни Наташу окружили такой неотступной предупредительностью и заботами, что ей после приезда из дому лишь однажды, да и то чуть ли не мимоходом, удалось повидаться с Сергеем. Встреча была растерянная, торопливая. Простились они тоже торопливо, так ни о чем и не договорившись. А потом приспело время ехать Сергею на практику в газету, и больше они не встречались…

И вот уже наступила осень, а боль от трудной разлуки все не притуплялась у Сергея. Даже вышедший, еще умопомрачающе пахнущий типографскими красками его первый сборник стихов не смог заглушить тоску по Наташе: с ней-то ему и хотелось поделить свою неповторимую радость. Правда, были такие несколько часов, когда эта радость все же захлестнула его до самозабвения.

Получив сигнальный экземпляр, долго и мучительно ждал случая остаться с ним наедине в комнате. И когда, наконец, дождался, то прихлопнул дверь с английским замком и перечитал вслух от первой до последней страницы все стихи сборника, хотя помнил их на память. Некоторые стихи читал даже дважды с неослабевающим упоением. Неизвестно, сколько бы длилось такое, если бы он не вспомнил, что через несколько дней в Лужниках должен состояться матч сборных футбольных команд СССР и Венгрии. Билет, конечно, можно было достать с помощью чуда, но попытаться стоило. Он быстро оделся и, не забыв, разумеется, захватить с собой сборник стихов, пошел к электричке. И чудо свершилось: Сергею удалось уговорить одного третьекурсника продать свой билет ему. Место было неудобное — за воротами в третьем ряду Северной трибуны, но Сергей отлично понимал, что даже у него останется на площади перед стадионом не одна тысяча завистников…

Сергей за всю свою жизнь не помнил такой очаровательной и одухотворяющей осени, какая была в тот год в Москве. Он почти каждый день уезжал с первопопавшегося вокзала за город, подолгу бродил по светлеющим, тихим и прохладным рощам Подмосковья. Если вдруг набегал откуда-нибудь порывистый ветер, Сергей затаив дыхание самозабвенно следил, как лесными тропками медленно, цепочками, словно желтые выводки неуверенно держащихся на ногах утят, брели, покачиваясь, к дорогам и полянам большие лапчатые листья кленов. В такие минуты очень часто вспоминался светлый Пушкин, думалось о своей великой России, о ее людях. Однажды Сергей, возвращаясь из лесу к железнодорожной платформе, записал в своем блокноте: