Иван Мельниченко - Пока ты молод

— Хорошо, Сережа.

Они поехали в Абрамцево. Вернулись оттуда первой утренней электричкой усталые, охрипшие, голодные и счастливые. Сергей проводил ее домой и отправился к себе в Переделкино. Этот день был свободный от занятий, и Сергей проспал почти до вечера. Так же спала Наташа.

Они улыбались во сне, не зная, что прошедшая ночь была чуть ли не лебединой песней их любви: всего лишь сутки отделяло их от двух писем, полученных одновременно и написанных одной и той же рукой — рукой ее матери, Екатерины Васильевны Малаховой.

К нему письмо было длиннее, сдержанней и вместе с тем нежнее, чем к дочери. Но и в первом и во втором сквозь все объяснения проступала искренняя тревожная мольба: сдержать себя, не заходить далеко в своих чувствах, разойтись хорошими друзьями.

«Порой такие встречи, — писала она Сергею, — длятся всю жизнь. Это и хорошо и плохо. Мне, конечно, очень неудобно вмешиваться в ваши отношения, потому что у вас, Сережа, может сложиться неблагоприятное впечатление обо мне. Тем более вы меня никогда не видели. Но я верю дочери (а значит, и вам) и поэтому буду говорить с вами откровенно, как с сыном. Я не стану кривить душой, ну, хотя бы по такой простой причине: ваше недавнее знакомство с одним человеком, надеюсь, кое-что рассказало вам о моей далекой молодости».

Дальше она перешла к главному. Оказывается, ее муж, Юрий Николаевич Малахов, много лет проработавший над серьезным трудом по акклиматизации плодоягодных, который он собирался представить на соискание докторской степени, вдруг тяжело заболел. Книга вчерне была уже почти готова. Оставалось собрать лишь кое-какие дополнительные материалы теоретического порядка и провести два-три опыта, требующие полгода времени. Общее расстройство нервной системы, граничащее с шизофренией, два приступа инфаркта, экзема — все это побудило врачей запретить ему заниматься научной работой. Для того чтобы хоть сколько-нибудь заглушить нагрянувшее на него горе и тем самым поддержать свое пошатнувшееся здоровье, он вынужден был поступить завскладом в МТС, расположенную неподалеку от бесконечно дорогой его сердцу опытной станции.

«Я бы не стала, Сережа, подробно описывать вам все, — продолжала Екатерина Васильевна, — если бы не одно (не могу подобрать точного определения) обстоятельство. Юрий Николаевич с давних пор, еще задолго до замужества дочери, души не чает в ее муже, Мише Самсонове. Я также очень хорошо отношусь к Мише. И все же, если бы у вас с Натой все зашло слишком далеко и неотвратимо, я бы, наверное, поступилась своими привычками и привязанностями. Но Юрий Николаевич — совсем другое дело. Вы сами теперь видите, что для него такое было бы не под силу…

Я знаю: вы меня поймете и простите за все, в чем никто из нас пятерых не виноват.

Пусть вам, Сережа, хорошо и светло живется на белом свете.

Перечитав несколько раз письмо, Сергей позвонил Наташе. Ее не было дома. Спустя час он снова позвонил. Трубку сняла она.

— Я все знаю, Сережа, — голос ее дрогнул и оборвался. Он услышал, как она глубоко, подавленно вздохнула. — Я тоже получила от мамы письмо. Что нам делать, не знаю.

— Мы встретимся с тобой, Наташа?

— Понятное дело, встретимся. Но говорить постараемся о чем-нибудь другом… Сколько мы с тобой ни будем обсуждать это, мне кажется, выводов у нас не будет. Или я не права?

— Ты сама знаешь, что мне не так просто ответить на твой вопрос.

— Пожалуй, да. — Голос ее крепчал. — На днях я снова собираюсь съездить домой.

Сергей хотел было сказать: «А как же я?», — но получилось другое, хотя он и не отказывался от первого.

— А как же диплом? — спросил и тут же почувствовал, что краснеет.

— Я ведь ненадолго уеду.

Они договорились о встрече, и Сергей пошел в конференц-зал на курсовое собрание, на котором должен был обсуждаться вопрос о творческих командировках в дни каникул.

Когда заведующий кафедрой творчества назвал его фамилию, Сергей попросил направить его на какой-нибудь машиностроительный завод. Но ему посоветовали устроиться месяца на два в рабочий отдел газеты промышленной области юга, так как командировка предусматривает освоение и закрепление журналистских навыков.

И он согласился.

От областного центра до города Крутоярска четыре часа езды автобусом. Сойдя на конечной остановке, Сергей направился было по движению автобуса, но вспомнил, что еще никого не спросил ни о гостинице, ни о месторасположении завода сельскохозяйственного машиностроения, и обратился к встретившемуся пожилому мужчине лет сорока восьми. Тот остановился и, узнав в нем приезжего, добродушно улыбнулся.

— Да вы же не туда идете, — участливо ответил мужчина, мягко, напевно растягивая слова. Пережидая рев тяжело ползущего по шоссе грузовика и отворачивая лицо от вихрящейся из-под его колес пыли, он поправил потрескавшийся широкий ремень на полнеющем животе, достал из кармана брюк большой платок и вытер им влажный смуглый лоб. Проводив неторопливым взглядом удаляющийся грузовик, он снова улыбнулся. — Пойдемте, молодой человек. Нам по пути. Провожу к гостинице.

Сергей поблагодарил его и послушно пошел рядом с ним в обратную сторону. Держась поближе к деревьям, стелющим по разомлевшему асфальту тротуара узкую полуденную дорожку рваных, дырявых теней от своих пухлых листьев и запыленных ветвей, они молчали, незаметно разглядывая друг друга. Была такая минута, когда Сергею вдруг показалось, что он уже однажды встречался с этим человеком. Он даже замедлил шаг и, чуть приотстав, окинул взглядом всю фигуру случайного спутника. Затем снова поравнялся с ним, осмотрел того в профиль и опустил глаза, вспоминая. Как всегда в таких случаях делают люди, Сергей начал перебирать в памяти города, села, дома. Но никак не мог представить этого человека ни говорящим, ни работающим, ни обедающим в знакомых домах, селах, городах. Спросить, что ли? Может, он бывал в Москве и где-нибудь… Нет, не то. В Москву он, конечно, ездил, но мало ли кто ездит туда…

— Вы извините, пожалуйста, меня, молодой человек, за любопытство. Но если не секрет — по какому делу пожаловали в наши края? — прервал его размышления провожатый, видимо рассмотревший уже в Сергее все, что хотел увидеть.

Сергей подробно объяснил ему, назвал фамилию, имя и, в свою очередь, поинтересовался о нем.

— А я вот как раз работник интересующего вас предприятия. Фамилия моя Рева. Александр Яковлевич. На заводе заведую кабинетом рационализации. — Он вздохнул и, не глядя на Сергея, продолжал, уставившись в ствол приближающегося клена. — Были, конечно, лучшие времена у меня. Работал когда-то главным технологом на этом же заводе. Да так оно, по правде сказать, и должно было случиться. Образования у меня малость не хватает. Ну и годы не те. Воспринял я свое понижение, разумеется, не без сожаления. Но я, честно признаюсь вам, без злобы на молодежь. У вас ведь, молодых, не хватает только опыта, но зато есть и знания и, главное, энергия. — Он невольно оглянулся на оставшийся позади клен, и в его серых суховатых глазах промелькнула тусклая тучка грусти и сожаления. — Кстати, я сам был когда-то и активным рабкором. Но с годами порастерял свой слог из-за производственной занятости. Да и кое-какие неприятности были на этой ниве.