Эльмар Грин - Рассказы

Иоганес Карьямаа никогда не жалел о том, что оставил у себя Юлиуса. Пусть его лишили избирательных прав, увеличили налог — работа Юлиуса покрывала все. Жить можно было при новых законах.

Чего там горевать! Нужно только уметь ладить с работником — и все будет в порядке. Иоганес часто задумывался об этом и усмехался про себя. Вот он живет при новых законах как прежде. У него есть человек, который предан ему и мигом выполняет все, что он приказывает, каким бы трудным ни оказалось дело. Этот человек только поднимет успокоительно ладонь в знак того, что он дело сделает, и можно быть спокойным: дело будет сделано, хотя бы для этого ему пришлось провозиться всю ночь. Все, что он обещает, он непременно сделает. Вот какой это человек! Это не человек, а клад! Он успевает работать в поле и во дворе. Старуха опять стала толстая и красная, как спелая брусника, оттого что ей прямо-таки делать нечего при таком помощнике. Он работает за трех человек сразу. Другой на его месте давно бы свалился от усталости, а он только улыбается, как дурак... С ним теперь вполне можно обходиться без поденщиков. Он один успевает в зимние ночи натрепать и начесать столько льна для продажи, что лавку теперь каждую весну можно наполнять новыми товарами и ни в чем не отказывать покупателю.

Ну что ж! Пускай старается. Иоганес Карьямаа умеет благодарить за старания. Можно будет подарить ему что-нибудь, сшить хотя бы полушубок из того старого тулупа, который попортился от дождей и лежит на чердаке несколько лет. Из него вполне выйдет полушубок, для Юлиуса, а то не поймешь даже, в чем он ходит зимой. Все полопалось и разлезлось на его широкой спине.

С одной стороны, это, конечно, хорошо, что все разлезлось, потому что человек не будет стоять без дела на морозе, если в прорехи дует. Но, с другой — может придраться какой-нибудь бездельник из рабочего комитета. Хотя придраться-то, по правде говоря, и не к чему. Он исправно получает свои деньги каждый месяц. У него теперь целая гора денег. Даже обидно, что придется сразу отдать ему всю эту кучу денег... Но с этим можно как-нибудь уладить... Все же Иоганес был очень доволен Юлиусом.

Юлиус тоже был доволен. Деньги, заработанные им, выросли в комоде в две огромные пачки, и больше его ничто не интересовало. Он пересчитывал каждый месяц свои пачки денег и улыбался, а потом очень оживленно ходил по двору, бил себя с гордым видом кулаком по гудящей груди, приставлял к своей беловолосой голове пальцы наподобие рогов и мычал, давая этим понять, что на корову он уже заработал.

Хозяин кивал ему головой, щурил глаза и хлопал по плечу своей тяжелой рукой. Они жили дружно между собой, хозяин и работник. Кто это сказал, что никогда не может быть дружбы между хозяином и работником? Он ошибся — тот, кто сказал это. Если бы он встретил в своей жизни Иоганеса Карьямаа и Юлиуса Пимме, он бы никогда не сказал такой глупости, ибо Юлиус Пимме и Иоганес Карьямаа были настоящими друзьями. Это было ясно видно. Только один из них был старший друг, а другой младший. Старший друг был очень добр к младшему, а младший не жалел своих сил для старшего, готовый работать даже по ночам.

Юлиус Пимме не общался с другими людьми. Они тогда ограбили его, отобрав хлеб у хозяина, и он был сердит на них за это. Он даже не отвечал им, если они обращались к нему.

Когда ему случалось косить на дальнем участке у перелеска, откуда была видна русская кузница, черневшая за оврагом, то люди, работавшие у этой кузницы, часто оборачивались в его сторону. А один из них, очень высокий, завидя Юлиуса, всегда взмахивал приветливо рукой или шапкой. Но Юлиус никогда не отвечал на его приветствия и смотрел в ту сторону очень холодно. Все же высокий парень не смущался этим и, уходя вечером домой, снова взмахивал на прощанье рукой или шапкой.

Но вот однажды в середине зимы старший друг разбудил Юлиуса в два часа ночи и велел итти в лавку. Он выглядел очень озабоченным. Глаза его, обычно сощуренные и подозрительно поглядывавшие на окружающий мир, сощурились еще больше и ушли в глубокую тень густых, угрюмо сдвинутых бровей. Он велел Юлиусу заколотить досками окна лавки, спрятать все товары под половицами и разломать загородку, защищавшую покупателей от дворового пса. После этого он дал Юлиусу выпить водки и объяснил, что об этом никто не должен знать. Юлиус закивал головой, хотя и не совсем понял, зачем понадобилось прятать товары. Ведь голодное время давно прошло.

После этого старший друг пригласил к себе скупщиков и продал сразу несколько лошадей и коров, оставив себе только две лошади и три коровы. А к весне он зарезал с Юлиусом трех свиней и быка и повез в город мясо. Потом он повез в город хлеб, но вернулся с хлебом назад, не доехав до города.

Он был так озабочен всем этим, что забывал доставать из комода деньги Юлиуса и добавлять к ним то, что Юлиус заработал. Юлиус пытался было напомнить ему об этом, но он даже не понимал, чего хочет Юлиус, — настолько он был озабочен. Вместо комода, он открывал шкаф и доставал оттуда водку.

Юлиус выпивал рюмки две водки и больше не спрашивал о деньгах. Но все-таки ему было невесело каждый раз после этого.

А в начале весны, когда оттаяла земля, старший друг велел рыть яму за амбаром, в сыром, грязном месте, и когда яма была готова, он велел бросать в нее мешки с зерном.

На дне ямы кое-где тускло блестела вода, и Юлиус начал было выкладывать ее досками, но старший друг торопил его и даже сам взялся помогать, швыряя мешки как попало на сырое дно ямы. Вид у него был страшный в это время, и Юлиус не задавал ему вопросов. Вид у него был такой, как будто он делал зло не себе, а кому-то другому, как будто он швырял в яму своих злейших врагов.

Некоторые мешки лопались от падения, и в прореху струей выползало зерно. У Юлиуса что-то защемило в груди при виде этого. Как-никак, этот хлеб появился на свет благодаря ему. Он пахал и боронил землю, он жал, молотил, и веял, и таскал в амбар мешки. А старший друг только бросал в землю семена...

Правда, старший друг дал ему после этого выпить водки, но это не развеселило Юлиуса. И всю весну потом ему было почему-то очень тоскливо.

Весна была дождлива. Юлиус вырубил большой перелесок на самом дальнем участке земли своего старшего друга, но сжечь валежник мешали дожди. Карьямаа велел сжечь валежник и выкорчевать пни, потому что нужно было пахать это место под пшеницу.

И вот Юлиус ушел туда рано утром с топором и лопатой, съев на дорогу чашку кислого молока с хлебом. В это утро ему сильно нездоровилось. Должно быть, он простудился накануне, работая весь день под холодным дождем. Кости и мускулы ныли, а временами становилось то холодно, то жарко и кружилась голова. Двигаться было трудно от странной слабости в ногах, и кожа была слишком чувствительна к малейшему прикосновению, даже к одежде, облегавшей ее.