Эльмар Грин - Рассказы

И странно, когда это успел опустеть четвертый сарай? Все эти сараи давно следовало перевезти поближе к скотным дворам, чтобы сено было вместе, а они разбросаны по всем лугам. Возят сено то из одного, то из другого сарая, как попало, перебрасывают из сарая в сарай. Один сарай продали в прошлом году заготовщикам из города. Два скормили сами. Но в четвертом сарае сено лежало еще с позапрошлого года. Где оно? Когда его перевезли в центральный сарай? Кто перевез? Никто так и не знал этого. Пиетри всегда уверял, что тот сарай полный, об этом Федор знает, у него ключ. А Федор говорил, что у Пиетри ключ, он знает, что сарай полный. А ключ оказался в коровнике у Пиетри, хотя он и божился, что не видел этого ключа до самого последнего дня.

Можно было еще подумать, что Пиетри сумел продать заготовщикам два сарая сена вместо одного, но тогда бы это не прошло мимо старого Федора, который жил совсем близко от четвертого сарая и тоже ведал хозяйственными делами.

Так и оставалось загадкой, кто и когда выпотрошил четвертый сарай. Если бы председатель был жив, он, пожалуй, быстро выяснил бы все. Но он помер за неделю до праздника, когда ехал домой из города. Лошади испугались волка и понесли с дороги по обледенелому каменистому пустырю.

И откуда мог взяться волк, если еще в прошлом году Федор Никитин подстрелил последнего и шкура этого последнего волка висела у него дома на стене с разинутой пастью и вставленными стеклянными глазами.

Но все-таки это был волк, так напугавший лошадей председателя. Сам председатель прохрипел об этом перед смертью. Оскаленная пасть волка просунулась между кустами, и лошади рванули прочь с дороги.

Хорошо, что сын Федора, Васька, оказался случайно поблизости и притащил его к больнице еще живого с проломленной грудью и головой, а то бы никто даже не узнал точно, как было дело.

И вот пришел праздник, а в хозяйстве не оказалось ни председателя, ни сена...

В этот день Эльмар Уйт и Федор Никитин ходили смотреть последний запасной стог на заливных лугах. Но они так и не подошли к этому стогу.

Весна началась рано в этом году. Снег сперва подтаял, а потом промерз. И когда пришел апрель, то поверх льда в низких местах скопилась вода.

Та низина, где стоял запасной стог, тоже была залита водой и походила на огромное озеро. Вода разлилась до самого леса, и в ней качались белые облака с голубым небом и пожелтевший стог. Эльмар и Федор так и не дошли до него. Вода попадала Федору за голенища, и он остановился. Эльмар тоже остановился, хотя его ноги и сапоги были длиннее, чем у Федора, и он мог бы пройти дальше, не замочив ног.

Юхан Ойнас видел, как они стояли там, среди блестящей под солнцем воды, один большой, другой маленький, и вытирали платком потные лица. Вода морщилась от ветра и плескалась у их голенищ. Федор говорил что-то очень сердито и тряс белой бородой, размахивая руками. Эльмар слушал его, засунув руки в карманы.

Вода почти покрыла столбы, на которых было укреплено основание стога. Еще немного — и она достанет сено. Ветер пригнал к столбам палки, жерди, бревна, деревянные обломки.

Трудно было вывезти столько сена по такой глубокой воде. Недаром Федор и Эльмар так долго беседовали там, показывая руками в разные стороны. Но под водой лед еще не растаял, и дело можно было как-нибудь поправить.

Можно было попробовать приподнять платформы у прицепных саней или поставить, например, сани на сани так, чтобы не замочить сено при перевозке. Или придумать что-нибудь еще.

Юхан Ойнас на всякий случай пошел предупредить кузнецов и плотников о том, что к ночи, возможно, придется поработать над санями.

Ему уже трудно было протискаться среди танцующих на обледенелой земле у народного дома. Но он не сердился, если чьи-нибудь косы, разлетевшись от быстрого танца, хлестали его по лицу и какая-нибудь румяная, полногрудая девушка виновато улыбалась в его сторону, увлекаемая своим партнером.

И если он толкал кого-нибудь в бок, он тоже улыбался и просил извинения. И ему уступали дорогу и отвечали: «Ничего, пожалуйста», — и тоже улыбались в ответ.

Удивительно вежливый и организованный народ собрался на этот праздник.

Он вспомнил, как праздновали этот же праздник двадцать пять лет назад.

Тогда праздновали свой юбилей только эстонские хутора, и были приглашены на праздник только эстонцы, и то самые близкие и родные. И все-таки многие перепились и подрались друг с другом, так что даже Ян Уйт не смог их разнять.

И потом все гурьбой двинулись к русской деревне и там закатили драку на всю ночь.

А теперь русская деревня и эстонские хутора праздновали вместе и в гости пригласили всех. Да. Всех пригласили в гости! Весь мир! Вот как! Разослали пригласительные письма по всем ближним деревням и даже в город. Кроме того, дали объявление в районную газету о том, что колхоз «Ома-Маа» приглашает всех желающих на свой большой праздник. Да. Всех желающих. Ни больше, ни меньше. Хотел бы Юхан Ойнас знать, где еще на свете приглашают на праздник столько гостей и где так угощают.

Двадцать пять лет назад он праздновал совсем не так. Тогда дела у него еще не клеились. Да и отчего им было клеиться, если он бился среди болот один, без чужой помощи, если жена родила первого сына только под сорок лет, а приемный сын, Пиетри, был еще мал и глуп. Но гостей нужно было принять и угостить. Угостить как следует вином, мясом и всякой другой снедью. Эстонец не любит, чтобы на празднике видели его бедность. А где было взять мяса в таком крохотном хозяйстве? Правда, у него была на этот случай куплена пара поросят. Но боровок околел еще осенью, ушибленный кобылой, а свинка осталась без приплода. Жалко было трогать последнюю свинку, но больше ничего не оставалось.

Юхан Ойнас плакал, когда выпускал свою лопоухую красавицу на тающий снег двора. То есть не то, чтобы плакал, а так... жалко было все-таки. И пока он бегал за ней по двору и хлестал хворостиной, чтобы утомить ее, он продолжал глотать слезы. И длинная, сухая жена его тоже плакала, как дура, прислонясь к опустевшему свинарнику, как будто они готовились не к празднику, а к похоронам!

И так, со слезами на глазах, он сел верхом на упавшую, измученную свинью и вонзил ей нож в грудь около левой лопатки.

Иначе нельзя было поступить тогда, потому что праздник должен быть праздником и больше ничего.

Половина свиньи пошла тогда в обмен на вино, а другая половина исчезла в пьяных глотках за два дня.

И вот теперь они снова празднуют свой юбилей. Теперь уже пятьдесят лет прошло с тех пор, как эстонцы осели на хуторах рядом с русской деревней. Пятьдесят лет прошло с тех пор, как первый из них, эстонский батрак Ян Уйт, приехал в Россию, первый купил вот здесь на гроши своего отца кусок леса и болота и начал их расчищать. И вот они празднуют эти пятьдесят лет. Мало того, русская деревня празднует десятилетие своего колхоза. И кроме того, — все они вместе празднуют пятилетие своего объединения. Вот какой был это праздник! Его стоило провести как следует, и они готовились к нему пять лет. Они отчисляли деньги, и заранее выделили скот и птицу для убоя.