Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

Заявив это, он собрался уйти, но Темка его ни за что не отпускал, допытываясь, почему же все-таки в школе трудно? И Сеня нехотя изложил ему печальную картину: за всё-всё в школе обязательно влетает. Стукнешься с кем-нибудь на переменке — влетит. Голубя пустишь на уроке — влетит. По перилам поскользаешься — влетит. Побежишь по коридору — сразу училка за воротник хватает.

Тут Женя ему сказала простую вещь: а ты не бегай! Но Сеня только презрительно посмотрел на маленькую. И объяснил, что разве это он сам, что ли, хочет бегать? Его же просто ноги сами несут! Темка очень огорчился, потому что оказалось, что у него тоже так бывает. Точно так! Но когда его ноги сами несут или руки сами чего-то делают, тогда папа говорит, что, значит, он, Темка, вовсе и не человек, а кукла, которую кто-то дергает за веревочки. И хотя это папа говорил про Темку, но Сеня на куклу обиделся и сказал: пусть бы папа сам попробовал в школе! На это Темка ему сообщил, что папа как раз учился в школе и мама — тоже. И они даже школу окончили. И даже с медалями: мама с золотой, а папа с серебряной. Это немножко удивило Сеню. Он подумал, а потом вздохнул и сказал голосом, почему-то похожим на голос бабушки Наташи:

— Ну раньше всё легче было…

— А почему легче? — не отставал Темка. — А почему сейчас труднее?

— Узнаешь! Вот просидишь весь урок и промолчишь — тогда узнаешь! Ты пробовал когда-нибудь сорок пять минут молчать?

— Не пробовал, — упавшим голосом признался Темка.

— А я пять минут пробовала, но у меня не получилось, — сообщила Женя.

И все трое приуныли. А потом Темка сорвался с места и полетел со двора, так что Сеня с Женей ничего и спросить не успели — только удивленно поглядели ему вслед…

На улице Темка остановил первого же прохожего.

— Скажите, пожалуйста, который час?

— Четверть третьего.

— А через сорок пять минут который час будет?

— Юноша, не морочьте мне голову!

Прохожий двинулся дальше, но Темка умоляюще придержал его за рукав пиджака:

— Мне правда очень нужно!

— Да? Ну-ну… Через сорок пять минут будет ровно три часа.

— Спасибо! Только еще покажите мне, пожалуйста, как это будет на стрелочках?

Прохожий ему все-таки попался добрый. Он терпеливо объяснил, где должна быть большая стрелка — на цифре двенадцать, а где маленькая — на трех. И даже повторил это дважды. Темка радостно сказал, что ему огромное спасибо, и широко распахнул руки, показывая, какое оно огромное — вот такое!

Когда он вернулся во двор, Сеня с Женей стояли на том же месте и все еще не пришли в себя от его исчезновения.

— Ты чего? — спросил Сеня.

— Я буду молчать сорок пять минут! — торжественно объявил Темка, но добавил менее уверенно: — То есть я попробую…

И он плотно сомкнул губы, чтоб ни одно словечко с них не сорвалось

— Ха-ха! — ухмыльнулся Сеня. — Пробуй, пробуй — не получится!

— А нам можно с тобой разговаривать? — поинтересовалась Женя.

Но Темка ей не ответил — он уже МОЛЧАЛ.

— Очень ну-ужно! — обиженно пропела Женя.

И, гордо задрав голову, пошла к песочнице.

Темка огорченно посмотрел вслед обидевшейся на него старой подруге, но не сказал ни слова. Повернулся и грустно побрел в другой конец двора.

Сеня обалдело постоял, потом злорадно ухмыльнулся — видно, ему в голову пришла какая-то мысль — и убежал куда-то за дом.

Одинокий Темка бродил по пустому двору и радовался хотя бы тому, что двор пустой. Ни с кем не встретишься, а значит, ни с кем и разговаривать не придется. То есть не придется молчать, когда с тобой разговаривают. Но чтобы все-таки быть готовым к испытанию и избежать соблазнов, он так крепко сжал губы, что они чуть ли не прилипли намертво одна к другой. А дышал он через нос. Однако это было очень неудобно, и он все же распечатал губы и облегченно вдохнул полной грудью. Это было похоже на то, как совсем недавно он нырял на море. Наберешь воздуха, сидишь под водой, глаза уже на лоб лезут, но ты терпишь. Зато, когда уже совсем невмоготу, вылетишь пулей наверх, захлебнешься свежим воздухом — красота!

В общем, дышать он стал по-нормальному, но особого облегчения это ему не принесло. Теперь мучительно хотелось что-нибудь сказать. И даже мысли какие-то появились в голове, которые надо бы срочно кому-нибудь высказать. Темка и не представлял, что может так хотеться говорить, когда говорить нельзя. Ну ладно, ну не сказать, ну хотя бы кашлянуть, или присвистнуть, или промычать что-нибудь — в общем, издать хоть какой-нибудь звук! Но Темка и на это не решался, потому что не знал: может быть, этот звук тоже считается как разговор на уроке в школе. А спросить, считается или не считается, было опять-таки нельзя, да и не у кого — Сеня ведь убежал.

Впрочем, Сеня вскоре появился. Не один — за ним бежала целая команда пацанов. Видно, Сеня их подбил на это дело: они окружили Темку и завели вокруг него хоровод с одним и тем же припевом:

— А Темка — немой! А Темка — немой! А Темка — немой!

Темка сначала хотел лихо улыбнуться, чтобы показать, что ему глубоко наплевать на их шуточки. Но улыбка почему-то получилась у него не лихой, а кривой. Это рассердило Темку, он закусил губу и стал яростно пробиваться через кольцо пацанов. Но те держались крепко. А Сеня закричал:

— Немой! Скажи словечко — выпустим!

И весь хоровод подхватил:

— Скажи словечко — выпустим! Скажи словечко — выпустим!

Темка молчал. Только снова и снова бросался грудью на окружение. К счастью, из подъезда появилась могучая дворничиха тетя Настя. Увидев шумное и подозрительное скопление своих вечных мучителей, она налетела на них тучей:

— А ну отстаньте от мальца! Чего привязались?!

Пацаны бросились врассыпную.

— За что они тебя? — отдуваясь, спросила тетя Настя.

Темка ничего не ответил.

— Ты чего? — обеспокоилась она. — Стукнули куда?

Темка отрицательно помотал головой.

— Ну так что ты — язык проглотил?

Темка только пожал плечами. И молчал.

— Хорошенькое воспитание! — возмутилась тетя Настя. — Его от фингалов выручаешь, а он не то что спасибо — беседовать не желает! Растут детки, растут на нашу голову!

Она тяжело затопала обратно в подъезд — очень обиженная, даже просто оскорбленная в лучших чувствах. Темка виновато смотрел ей вслед, скованный своим обетом молчания. Потом он вздохнул и вновь побрел по двору, послонялся туда-сюда, избегая появляющихся из подъездов людей, отвлекаясь от нестерпимого желания поговорить разглядыванием листьев, камушков, стекляшек. Но и это не очень отвлекало. Темка прямо головой завертел от отчаяния. А потом что-то придумал и побежал со двора.

Он выбежал на улицу, свернул за угол, пробежал еще немножко и с разбегу застыл перед большой стеклянной витриной. За стеклом висели и стояли, но все шли, множество часов — большие и маленькие, старинные и современные и даже одни часы с кукушкой. То есть поначалу Темка, конечно, не знал, что они с кукушкой. Но когда он в надежде уставился именно на эти часы — темного дерева, с затейливой резьбой — открылось окошечко вверху и из него вынырнула остроносая кукушечка, кукукнула один разок и скрылась. Это привело Темку в короткий восторг, но не утешило надолго. Он вздохнул и погрустнел еще больше. Потому что большая стрелка на часах стояла очень далеко от двенадцати — на шестерке. Было только половина третьего.