Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

В общем, если и существовала где-то на свете абсолютная идиллия, то это где-то находилось именно здесь.

И все это было так красиво, так долго… пока не вынырнул вдруг из воды, как чертик из табакерки, мальчишка лет пятнадцати. И сразу нарушил идиллическую тишину и покой — шумно зафыркал, переводя долго сдерживаемое под водой дыхание и тараща глаза по сторонам.

Следом за мальчишкой, на некотором отдалении от него, вынырнул мужчина — лет под сорок. И тоже стал жадно хватать ртом воздух, озираясь вокруг. А увидев мальчишку, сам закричал, как пацан:

— Ага! Пересидел я тебя, ага!

— Ничего не пересидел! — бурно протестовал мальчишка. — Мы вместе выпрыгнули, вместе!

— Какое вместе, где ты видел вместе, ничего не вместе! — совсем уж по-детски завелся мужчина. — Я только еще вылез, а ты уже тут торчишь!

— Я торчу? Да я только глаза открыл — и ты вылезаешь…

Мальчишка осекся и поглядел вокруг.

— Пап, а где дед?

Мужчина тоже огляделся. Вода, встревоженная их появлением, уже успокоилась, вновь стала зеркально-неподвижной. Оба стали беспокойно и бестолково призывать наперебой:

— Батя!..

— Дед!..

— Ну батя!..

— Дед, ты где?

Вода была неподвижна. Зеленые листья и белые цветы кувшинок безмолвны.

Голос мужчины стал тревожным, в голосе мальчишки зазвенел неподдельный испуг.

— Батя!

— Дед!

— Батя, кончай дурить!

— Дед, ну правда, дед!

И тогда наконец из тихих вод явился их дед и отец. Он не вынырнул, не выпрыгнул, а именно явился — без звука, без плеска, без фырканья возник из водных глубин, будто прожил там весь свой век.

И поинтересовался как ни в чем не бывало:

— Вы чего? Звали?

Сын и внук оторопело уставились на него. А он, насладившись произведенным эффектом, довольно ухмыльнулся:

— Сдаетесь, слабаки?

Сын и внук пришли в себя, захлебнулись возмущением, и возмущению этому не было предела:

— Ну, батя, ты даешь! Что за черные шуточки!

— Ты жулишь, дед, жулишь! Ты через трубочку дышал, нет, через камышину, срезал и дышал через нее!

Дед продолжал ухмыляться.

— А ты меня поймал за эту соломину-камышину?

— Чего ловить? — обиделся внук. — Это же самому глупому дурачку ясно!

— Дурачку-то, может, и ясно. А вы, сильно умные, уху проспорили. Вам — варить, а мне — хлебать!

Дед радостно загоготал, свистнул по-разбойничьи, сунув два пальца в рот, и рванул к берегу размашистыми саженками.

Сын и внук метнулись за ним, выплевывая воду и обиженные вопли:

— Это не считается, ты жулишь!

— Не считается, дед, переиграем!

Переигрывать дед ничего не стал. Однако не стал и дотошно настаивать на соблюдении условии пари и отлынивать от общего дела. Втроем они соорудили и разожгли костер. Втроем сварганили уху из наловленной за день рыбы. Втроем и уплетали ее с аппетитом, который нагуляли на свежем воздухе.

Потом они еще долго лежали, как три луча звезды вокруг костра — головами к нему, ногами от него — и негромко толковали о жизни.

А ночь надвигалась, и костер угасал до последней светящейся искорки, которая тоже наконец растворилась во тьме.

Тогда они собрали рюкзаки и через лес потопали домой — дед, сын и внук, Алексей Павлович, Паша и Лешка, трое мужчин семейства Луковых.

Скажем сразу: все описанное в прологе вовсе не является прологом нашей истории. Как, впрочем, и ее эпилогом или, скажем, кульминацией. Нет, это просто первое знакомство, общая визитная карточка наших героев. Если хотите, как говорится, кто есть кто.

А наша история берет свое начало в одном неприметном переулке, затерянном в лабиринте других переулков центральной части города…

Я часто прихожу в этот переулок. Обычный, тихий, даже сонный в течение дня переулочек, оживающий после шести в будни, а в выходные — с утра до вечера. И в эти часы жизнь его становится похожей на маленький театр под открытым небом со своими большими человеческими драмами и комедиями.

Здесь расположено бюро обмена квартир. Вдоль переулка тянутся щиты, заклеенные объявлениями. Адреса, фамилии, варианты. Но эти адреса и эти люди меня не интересуют. У них есть время и деньги. Деньги, чтобы давать объявления, и время, чтобы ждать ответа. Ну что же, пусть ждут.

А меня интересуют другие. Те, что толпятся в этом переулке после шести в будни и с утра до вечера по выходным. Они не хотят или не могут ждать. Они нетерпеливы. Они желают обменяться как можно быстрее, срочно, немедленно… И ходят сюда неделями, месяцами, иные — годами.

Обмен… Это всегда надежда. Надежда на лучшее. И она неистребима. Каждый приходящий сюда надеется: вот только произойдет ЭТО — две смежных на две раздельных, или юго-запад на северо-восток, или одна трехкомнатная на две в разных районах — и с этой минуты все, все, все будет хорошо!

Обмен — это характеры.

Одни скромны и честны. Они меняют так на так, шило на мыло, исходя из простых и естественных побуждений: скажем, поближе к работе или подальше от дымящего завода.

Другие предприимчивы и боевиты. Они не упустят своего и желают прихватить чего-нибудь из чужого. В их предложениях всегда присутствует туманное до прозрачности «возможны варианты».

А третьи… Третьи просто одержимы какой-нибудь прекрасной, безумной, несбыточной и оттого еще более прекрасной мечтой. Здесь, например, давно бродит человек с горящими глазами безумца или гения, предлагающий комнату в коммуналке на окраине без всяких удобств в обмен на отдельную квартиру со всеми удобствами в центре. Впрочем, последнее время я что-то его не встречаю. Ну что ж, история человечества знает примеры осуществления и куда более дерзких и возвышенных прожектов.

Обмен — это судьба. Соединение судеб или их разлучение.

Эти двое хотят соединиться. Они любят, они стремятся быть вместе, они торопятся… Но не спешат. Счастье не располагает к отчаянности решений. Они ищут, они выбирают, они взвешивают, как лучше объединить свои сердца и жилплощади. И они найдут, они объединятся. То ли для вечного блаженства. То ли — кто знает? — для того, чтобы вновь появиться в этом переулочке, как вон те двое…

Они не могут больше ждать. Они действуют оба — в разных концах переулка. Им больше невозможно, невыносимо вместе, и они готовы на любые варианты, лишь бы врозь. Беда вынуждает к отчаянным решениям. И они, конечно, разъедутся. То ли для того, чтобы наконец успокоились издерганные души. То ли — кто знает? — для того, чтобы в разных концах города затосковать друг по другу и снова оказаться в этом переулке.

Одни бегут как можно скорее и как можно дальше от родителей: еще три дня вместе, еще два совета свекрови, еще одно словечко тещи — и молодая семья рухнет. Другие калачами заманивают родителей в общий дом: внуки беспризорные, в квартире бедлам, пельмени осточертели — они же оба не уступают, они же оба диссертации пишут.