Аркадий Филев - Горизонты

И вот раздался звонок. Вслед за учителем я вышел в коридор. Учителя с тетрадками и книгами в руках направились в разные классы, а я остановился у двери своего и ужаснулся: «Один ведь буду с глазу на глаз с учениками. Целых сорок пять минут!» И вдруг слова конспекта вылетели у меня из головы. Я чувствовал, что за дверями все напряженно ждут моего прихода. Наконец я вошел в класс. Ученики дружно встали, а мои сокурсники с повышенным интересом наблюдали за мной, как я буду проваливаться. И я, не скрою, провалился. У меня не хватило слов, чтоб заполнить сорок пять минут. Слова-то все до единого были записаны в конспекте, а я к нему приступил очень рано, говорил о своих лютиках так быстро, что моих слов хватило только на тридцать минут. Как же быть дальше? Заглянул в конспект, а там не осталось ни одного слова. Подошел я к окну, белые ветки черемухи тянулись ко мне, словно хотели помочь. А мои ученики уже оживились, им спокойно теперь не сиделось. Мне почему-то показалось, что они были рады, как я проваливаюсь. Мое несчастное положение уже скрыть было невозможно, оно для всех становилось очевидным. И, чтобы скорей убежать от позора, я неожиданно для всех объявил о конце урока.

— Коротенький урочек, — почти хором пропели мои ученики и дружно бросились из класса.

К столу подошел Николай Григорьевич и, положив руку на мое плечо, шепнул:

— Молодец, не растерялся, нашел все-таки выход. Хотя был и второй, наилучший: повторение нового материала.

— В конспекте-то не сказано.

— В конспекте… Творчески надо реализовать конспект…

А как теперь я, политик техникумский, реализую целый час? И я решил: надо втиснуть в свой новый конспект больше мыслей, а следовательно, и слов. Тем более, что политучебу придется проводить не в подготовительной группе, а на первом курсе. Там есть всякие ребята, есть и свои политики. Есть кому поставить ножку, подбросить мне каверзный вопросик. Надо быть начеку! Преподаватель политэкономии Пищухин дал мне несколько журналов с нужными для подготовки статьями, посоветовал ознакомиться с картой мира и «овладеть фактическим материалом». И ведь подумать только: «овладел». На этот раз я даже не уместился во времени и пришлось занятия продлить на полчаса. В профкоме сказали, что результатом хорошей политической учебы будет дружный выход студентов на очередной воскресник по выкатке древесины из запани. Мои слушатели в один голос заявили, что они меня не подведут и явятся на все сто процентов. Я был доволен и стал ожидать следующей политучебы.

Накануне воскресника мы погрузились на баржу, и нас повезли вниз по Двине в Бобровниково. Там была большая запань. К нам примкнул Ванчо. Он практику отбывал в ближней школе и связи с техникумом не хотел порывать. Встряхнув своими кудрями, Ванчо затянул песню, а мы тут как тут, подхватили ее, и наша баржа ожила. И так всю дорогу. Молодец Ванчо!

С нами из учителей был Пищухин. Низенький, неулыбчивый, говорил слегка заикаясь. Но говорил он без пустых слов, не торопясь, и мы на его уроках успевали все записать. Нам он нравился, и мы радовались, что теперь ехали вместе с ним.

Высадившись, студенты разбрелись по берегу и принялись скатывать лес. Особенно много его было на прибрежных песках. Вскоре ко мне подошел Пищухин и спросил, работал ли я когда-нибудь на лошади. Есть пара лошадей, можно бревна выкатывать из реки прямо на берег. Я обрадовался, пригласил к себе Федю-Федю. К нам примкнули две девушки-первокурсницы. Я, как самый бывалый (на Лузе-то я ведь выкатывал лес!), сразу взялся за постромки. Вместе с Федей-Федей подвязывал их к гужам. Когда все было готово, мы собрались в кружок. Лежни или «поката» были положены кем-то ранее, и это облегчило нашу работу.

— Итак, — словно подводя итог подготовки к работе, произнес я, — наши девицы-красавицы должны подцеплять бревна за концы веревками. А мы с Федей сядем на лошадей и будем бревна таскать в штабель.

— Ловко-то как! — воскликнула одна из девушек.

— А тебя как звать? — спросила меня другая, высокая, белолицая, с длинными косами за плечами.

— Николкой! — не задумываясь, ответил я.

— Николка? — воскликнула та, что пониже и побойчее. И, смеясь, добавила: — Николка-паровоз!

— А вас как зовут?

— Ее Олей, а меня… Да зачем тебе? — отозвалась высокая с косами и, вдруг засмущавшись, склонила голову.

— Итак, она звалась Татьяной, — в тон девушке пропел я.

«Татьяна» взяла конец веревки и молча окинула взглядом берег, заваленный лесом.

— Что ж, начнем, пожалуй… — и, взобравшись на лошадь, я взглянул на девушек. Они уже подцепляли веревками концы бревен.

— А ну, Николка-паровоз, потянем! — крикнула Оля.

Наши лошади дружно взяли, и бревно легко взлетело на штабель.

— Вот и вытянули! — крикнул я и, повернув лошадь, поспешил обратно. — Федя, не отставай, рабочая сила простаивает.

За день мы накатали большой штабель. И устали изрядно, правда. Разместились мы в крайнем доме. Наскоро поужинав, девушки ушли спать в горенку к старушке. Нам с Федей-Федей досталось одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Прихватив его, мы поднялись на сеновал и, зарывшись в сено, быстро уснули.

Проснувшись, я увидел, что солнце взошло и его щедрые лучи, проникнув в щели сеновала, уже протянули к нам свои золоченые нити.

«Итак, она звалась Татьяной», — почему-то вновь сорвалось у меня с языка.

Федя-Федя завернулся в толстое лоскутное одеяло и продолжал спать.

Дни осени пролетели быстро. Мы, как говорилось, добросовестно грызли гранит науки. Было немного холодновато, и голодновато, но мы это не считали за большие неудобства. Всегда у кого-нибудь находилось в домашнем чемоданчике немного мучки или крупы, и тут уж мы сообща овладевали кулинарным ремеслом.

Никогда не позабуду, как мы всей компанией варили кашу-повариху. Это было нехитрое блюдо, и мы нередко прибегали к нему. А тут еще с хлебом у нас трудновато стало. Хлебные карточки у всех кончились, и мы несколько дней жили на сухарях в студенческой столовке. «А не отведать ли нам кашки-поваришки?» — сказал как-то Деменька Цингер. Все бросились к нему и начали его обнимать. Оказывается, у него в мешочке хранилось немного ржаной муки. Запасливый же малый! Тотчас вскипятили в чугунке воду до «ключей». Деменька только и упреждал, чтоб вода кипела самыми настоящими ключами, то есть «булькала» и пузырилась. А когда увидел ключи, засучил рукава и принялся «священнодействовать» над чугунком: одной рукой сыпал из стакана муку в кипящую воду, другой помешивал ложкой. На наших глазах вода густела.

— А вы ложки ищите! — оглянувшись, крикнул Деменька.

Он был особенно доволен, шутка ли, такой хороший ужин готовит для всех.