Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

— Что ж, Ломоносов в таком возрасте только грамоту выучил.

— Я давно грамотный, книги читаю.

— Что вы читали?

— Разное читал. Про Бову, про Тараса Бульбу, песенник читал — «Пятьсот песен». Еще писатель, перевод с немецкого, забыл фамилию.

— А вообще читать нравится?

— Нравится, конечно.

— Да-а. — Алексей Давыдович задумчиво потер ладонью свой лысый череп, точно врач, осмотревший больного и раздумывающий теперь о его болезни. — Трудно работать на доменной печи? — спросил он.

— Чего трудно? Обыкновенно.

— Да-а, — снова протяжно промолвил Алексей Давыдович и вдруг оживленно, дружелюбно обратился к Степану: Скучно мне здесь, Кольчугин. Какое-то собачье одиночество. Я бы рад был двадцать часов работать…

Степан сконфузился и тихо спросил:

— Вы что ж, холостой?

Алексей Давыдович не ответил. Степан искоса поглядывал на бледные веснушки, маленький нос заведующего и нерешительно покашливал. Попросишь, а вдруг посмеется или скажет: «А деньги на ученье у тебя есть?» Степан, глядя, как Алексей Давыдович морщится, как дергается у него веко, боялся заговорить. Никогда в жизни Степан не испытывал такого унизительного чувства нерешительности. Мальчишкой, в шахте, он выспрашивал деда о подземных чудесах; дед часто сердился, гнал его, но мальчика это не смущало. Надоедал он когда-то и Марфе, постигая тайны жестяного ремесла. На домне Мьята на что уж сердит и грозен, а расспрашивать и его нетрудно. А вот Алексей Давыдович внушал робость: в белом халате, с галстуком, в черных брюках и в ботинках на шнурках. Не то доктор, не то инженер. Не то он усмехался, ожидая, когда Степан заговорит, не то он вовсе забыл о Степане… Чувство неловкости не проходило, а, наоборот, делалось сильней, и Степану казалось, что у него никогда не хватит силы объясниться с этим непонятным человеком; по-простому говорить с ним нельзя было, а «особенного» разговора Степан не знал.

Алексей Давыдович в третий раз сказал протяжное:

— Да-а, — и задумчиво произнес: — Слушайте, Кольчугин, а вы бы хотели со мной заниматься по вечерам? И химию и вообще, а? Как вы смотрите на сей предмет?

Степан сделал движение, точно человек, долго силившийся проглотить большой кусок и наконец с облегчением почувствовавший: вот, прошло!

— Я сам все хотел вас просить, боялся только, — сказал Степан.

— Чего же вы боялись?

— Да так, как же…

— Отчего же, меня это развлечет. Дело к осени, знаете, а я не любитель в гости ходить. Да и помочь вам я буду рад.

Он подошел совсем близко, быстро моргая белыми ресницами, сощурился и посмотрел Степану в лицо.

— Архангельский мужик… Черт его знает, все бывает… все может случиться, — бормотал он.

А Степан стоял перед ним.

— Ладно, ладно, — сказал Алексей Давыдович, — вот завтра приходите вечерком… — Как бы объяснить, где я живу? На Ларинке, у мастера мартеновского цеха Королева. Это, если идти от завода, директорский дом справа останется…

— Да я знаю, — перебил Степан, — у Андрея Андреевича, он крестный мне.

— Крестный? Да что вы? Ну вот и отлично. Хотя, вообще говоря, отличного мало, я с удовольствием перееду от вашего крестного. Он человек несколько странный… Впрочем, это, возможно, мне все кажется, у меня ведь ход отдельный, я с ним почти не общаюсь, так, мельком кое-что наблюдал, но это все ерунда.

Степан пошел вдоль рельсового пути к доменному цеху. Ему хотелось побежать, как в детстве, когда он мчался к дому, сжимая в руке прозрачный камень. Он не представлял себе подробностей будущих занятий с химиком, он не знал, что может для него получиться из этих уроков, никаких выгод он не ждал для себя, да и не думал о них вовсе.

Одна лишь мысль беспокоила его: вдруг химик захочет денег за ученье? Где их взять?

Чья-то рука вдруг схватила его за воротник. Степан, споткнувшись о рельс, соскочил с полотна, ничего не понимая, растерянно оглянулся, едва удержавшись на ногах. Рядом с ним стоял заведующий цехом, инженер Воловик, а всего лишь в нескольких вершках от Степана, негромко постукивая, шла по рельсам товарная платформа. Степан растерянно глядел на лениво покачивающийся борт ее, смотрел на кусочки угля и щенки, медленно плывущие на одном уровне с его глазами. Потом поглядел вниз. Колеса шли медленно и тихо, точно подкрадывались, стараясь не шуметь. Инженер Воловик, синеглазый, красивый, все еще держал Степана за ворот, и со стороны могло показаться, что Степан хочет кинуться под колеса и Воловик силой удерживает его.

— Ты пьян, что ли, сумасшедший, сукин сын? — сердито и взволнованно спросил инженер.

— Задумался, — виновато сказал Степан.

— Еще секунда, и сбило бы тебя, — оживленно сказал инженер, — я только успел тебя оттащить, углом меня задело. — И он показал на грязный след ржавчины на своем пиджаке.

Степан понимал, что инженер спас ему жизнь, но он не чувствовал ни страха, ни волнения. И благодарности к спасшему его человеку Степан тоже не чувствовал, — одно лишь недоумение да неловкость оттого, что инженер, не считавший рабочих людьми, звавший старых рабочих: «Эй, ты», замучивший всех на домнах выговорами и штрафами, стоял рядом с ним и с явным дружелюбием рассказывал, как спас ему жизнь:

— Прямо, как тигр, в два прыжка — и хвать за ворот!

Он уже представлял себе, как расскажет об этом вечером жене, потом в одном обществе, куда был зван играть в винт, а на следующий день, утром, во время доклада директору. Конечно, это доставляло ему удовольствие, и он приветливо смотрел на чумазого парня, уныло и виновато переступавшего с ноги на ногу.

Платформы прошли, их гнал небольшой старательный паровоз; машинист в кожаной фуражке прохлаждался в окошке, подпирая румяные грязные щеки кулаками, и дымил папироской. Он с любопытством смотрел на инженера, выговаривавшего чугунщику, и, поймав взгляд Степана, ободряюще подмигнул.

«Вот собака, старый, спокойный, и гудка не подал», — подумал Степан.

Воловик вдруг спросил:

— Где шлялся? Почему не на работе?

— За анализом кокса ходил.

— И анализ бы пропал. Иди, поторапливайся, — сказал Воловик и подумал: «Неужели не поблагодарит?»

Степан повернулся и пошел в сторону домен.

«Вот поди ты, уж чего больше — жизнь ему спас», — думал Воловик.

Степан отдал анализ Абраму Ксенофонтовичу, и тот, не читая, сунул его в карман.

— Давно уже тот кокс сгорел, — весело сказал он, — зачем мне этот анализ.

Степан подошел к Затейщикову и сказал:

— Знаешь, химик учить меня берется, ей-богу. Не знаю только, деньги возьмет?

Затейщиков, обмазывая глиной бока желоба, сказал:

— Я в город сходить хочу, на мандолине там один учит, два рубля берет.

— А обратно шел, возле коксовых печей чуть под состав не попал, из-под самых колес инженер меня вытащил.