Арон Эрлих - Молодые люди

В субботу, рано освободившись, Лида направилась со стройки на трамвайную остановку. День, заметно уже удлинившийся, был светлый, с обильной капелью. В пути Лида смешалась с большой группой подруг. Ребята, обгоняя их, на ходу заигрывали с девчатами и всего чаще задевали Лиду — была она и привлекательнее других, и всегда можно было ожидать от нее ответное задорное, находчивое словцо, возбуждающее и смех и молодечество.

Но нынче она молчит. С нею теперь ни пошутить, ни поиграть. От настойчивых повторных приставаний она только хмурит темные, остро изогнутые брови и уходит прочь, прячется в гущу своих подружек.

— Смотри! — рассудил один из отвергнутых таким образом парней, с огорчением поглядывая на приятелей. — Плохо дело, если уже и наша Лидка смеяться разучилась…

У мокрого, сочащегося, с длинными свисающими сосульками павильона, окрашенного в ярко-голубой цвет, все влезли в подошедший вагон трамвая. Лида нарочно замешкалась, осталась. Ей хотелось одиночества. Сверкали лужи. Суматошно кричали воробьи, поклевывая невидимое человеческим глазом изобилие корма в разъезженном снегу. Снег был измолот колесами машин в желтеющую сыпучую массу. По глубокому, чистому, совсем весеннему разливу неба лишь кое-где курчавились легкие и быстрые облачка.

Так хорош день, а на сердце грустно.

Она пропустила еще два вагона. Из домны выпустили новую плавку, — жаркое это и завораживающее взгляд зрелище. Ресницами, щеками, выбившимися из-под платка волосами она вскоре почувствовала мечущуюся в воздухе колкую металлическую пыль, что взвивалась от раскаленного потока и, охладившись, отяжелев в вышине, бурно сносилась наземь.

«Как все-таки удивителен труд человеческий!» — с приливом гордости за себя и своих сверстников подумала молодая девушка. Ну что она собою представляет? Вчерашняя школьница. Штукатур четвертого разряда. Но и любой другой рабочий, хоть самый-самый многоопытный, и техник, и даже самый-самый лучший инженер — никто в одиночку ничего не сделает, а все вместе творят вон какие чудеса! Весь этот трехсоттысячный городище на еще недавно пустом месте, с действующей домной, с коксовыми батареями, с бессемером, с машиностроительными заводами, с никелькомбинатом, с трамваями и мостами, с клубами, с мощной теплоцентралью — все чувствовала Лида своим. Наравне со всеми вправе она была считать огромный растущий город делом своих собственных рук… Да, да, это так, и это очень удивительно, это просто непостижимо и прекрасно…

Вон китайские товарищи толпой идут с завода к трамвайной остановке. Мишутка и Ванюшка там? Не разберешь издали. Славные, милые они — простодушные и доверчивые, как дети.

Лида ковыряет носком грубого башмака, тоже испещренного белыми пятнами известки, хрупкую ледяную пленку, которой снова покрывается оттаявшая было под полуденным солнышком лужа.

Ну конечно, вот они: и Ваня, и Миша. Еще далеко, а уже можно распознать их.

Забавная история разыгралась с ними на самых первых порах, когда они еще не могли разобраться в наших деньгах. Была у китайцев первая получка. Кассир за крохотным окошком выдал одному четыре бумажки по пятьдесят рублей, одну трешницу и мелочью четыре гривенника и другому такую же точно сумму, но из двадцати десяток, трех рублевых бумажек и пары двугривенных. Отошли оба китайских паренька от кассы, держа каждый свою получку на раскрытой ладони. У одного много денег, у другого мало. Умора была на них глядеть — так они были расстроены. Проработали оба одинаковое число дней на растворном узле, заняты были на одной и той же операции, — почему же, почему одному выдали впятеро больше, чем другому? Тут либо явное недоразумение, либо обидная несправедливость. Вскоре они, расталкивая очередь, кинулись обратно к кассовому окошку, показывали деньги, возбужденно требовали объяснений… А старичок кассир с опущенными чуть не на самые ноздри очками ничего понять не мог; на беду поблизости не оказалось в ту пору ни одного переводчика. Кассир сверился по ведомости, снова пересчитал выданный китайским рабочим заработок, — все правильно! Пусть товарищи не сомневаются, успокаивал он, все в аккурате, здесь копеечка в копеечку, тютелька в тютельку…

— Тютелька! — растерянно пробормотал один китаец.

— В тютельку? — озадаченно переспросил другой.

И, отдалившись к подоконнику, они по-своему решили восстановить справедливость: деньги соединили вместе, после чего разделили их на две равные, по числу бумажек, половинки.

Тут-то и познакомилась с ними Лида. Она догадалась, в чем дело, ухитрилась знаками, улыбками, показательным сопоставлением бумажек разного достоинства растолковать им суть недоразумения…

Китайцы приближались к павильону. Одеты они совершенно одинаково: в синие ватники, синие, тоже стеганные на вате и поэтому круглые, цилиндрической формы штаны, и все в кепках. Детвора вокруг, побросав свои игры, как всегда, кинулась с разных сторон навстречу китайцам. Одному ребенку китаец надел на покрасневшие от возни со снегом руки сброшенные, повисшие на шнурках рукавички. С другого вот-вот готова была свалиться шапка, — и шафранная дружеская рука поправила шапку, приладила ее понадежнее. А двое самых крохотных уже оказались высоко в воздухе, прочно уселись на синие плечи, сидят там с гордым, ликующим видом, веселой скороговоркой щебечут на все обращенные к ним по-китайски вопросы, таинственным образом одолевая преграду разноязычия.

Лида окликнула в синей толпе своих приятелей.

Ваня вопросительно произнес в ответ нечто быстрое и короткое, выставив один палец.

— Как видишь, — утвердительно покивав, ответила ему Лида, — совершенно одна…

Миша ткнул рукой в себя, потом в товарища, сказал длинную фразу и, ворочая круглой головой, показывал на солнце, на сверкающие под карнизом павильона сосульки.

— Чудесный день, — согласилась Лида, — но гулять все-таки не хочется, ребята…

Еще один вагон пришел, ушел, все китайцы уехали, а Миша с Ваней остались подле Лиды.

— Лисапед! — вдруг почему-то произнес Ваня и к этому по-детски испорченному слову прибавил еще много других на родном языке.

Миша тоже высказался очень пространно, с мечтательным выражением лица и тоже упомянул два или три раза слово «лисапед».

— Хотите купить велосипед? — догадалась Лида.

— Купить, купить, — с радостным оживлением подтвердили оба. — Хорсё!

— Понимаю. Я видела в ваших картинах… Китайских фильмах! — пояснила она. — Я видела на картинах — в ваших городах всегда туча велосипедистов. Лисапед, лисапед! — одобрительно покивала она головой. — Правда, это удобно.

— Плавда есть. Плавда.

А из дальнейших, вполне уже китайских слов, сопровождаемых красноречивыми движениями рук и ног, Лида легко могла понять, что приятели ее мечтают к весне обзавестись собственными машинами.