Арон Эрлих - Молодые люди

— Какая… вы сказали березка? Какая березка?

— Обыкновенная… Белый с чернью ствол, листья на тонких ветках… В окно нашей кухни видна одна такая березка в чужом дворе. Я облюбовал ее с детства, она мне и здесь часто снится.

Клубный администратор объявил с помоста между колоннами, что в соревнованиях на лучшее исполнение песен выступит трио с крекинг-завода.

Сверкали люстры, блестели колонны. Толпились зрители, собираясь слушать улыбающуюся девушку в белом платье и двух испуганных парней в коричневых, видавших виды, рубчатых блузах.

— Вот уж не думала про вас… Вы!.. Вы можете допустить такую возможность — уехать отсюда?

Началась новая песня. Но до помоста далеко, и можно под прикрытием колонны тихонько шептаться, никому не мешая.

— Конечно, я и сама всегда с нетерпением дожидаюсь писем от мамы из Чернигова, но все-таки… Ну, одним словом, мне здесь хорошо… Так хорошо, Алеша!.. Ой! — вдруг воскликнула она, точно испугалась своих откровений. — Скорей бы они кончали петь! Ужасно хочется сегодня танцевать.

Трио вскоре закончило свое выступление, и с хоров снова заиграли вальс. В ту самую минуту, когда она потянула Алешу за руку, стараясь увлечь его в круг вальсирующих, он засмотрелся на широкую входную дверь вестибюля. Под все усиливающимся напором безбилетных эта далекая дверь то слегка приоткрывалась, ввергая внутрь клубящиеся космы морозного воздуха, то вновь захлопывалась энергично охраняющими ее милиционерами.

Алеша машинально выдернул руку, отстранился от девушки.

— Ничего не поделаешь, — резонно заметила она, догадываясь о причине внезапной его нахмуренности. — Если снять контроль, тут такое подымется… Ни нашим, ни вашим, одна толчея… Да ну же, Алеша!.. Пошли танцевать.

Ей так хотелось под громкие и плавные рулады духового оркестра тесно прильнуть к плечу друга, мерно кружиться с ним и слушать, слушать жадно, нетерпеливо дожидаться каких-то новых его слов… пусть туманных, пусть обрывистых… только бы они звучали, а уж она сумеет собрать их в единую цепь, желанную, праздничную, сияющую.

— Ну, Алеша! — убеждала она, следуя за ним, а он точно не слышал, все хмурясь, все удаляясь к вестибюлю.

Здесь, у входной двери, он ближе присмотрелся к разгневанной от долгой и упорной борьбы контролерше, укутанной в большой теплый платок, и к двум милиционерам, то и дело налегавшим на трепещущие двери. Однажды, когда створы их приоткрылись несколько шире, Алеша смог увидеть, что добрая половина площади перед Домом техники кишмя кишит молодежью, привлеченной звуками музыки. То было наглядным и ошеломляющим показателем беды: ах, как мало, как непостижимо мало клубов в этом быстро растущем городе!

Конечно, и Лида тоже могла бы ощутить всю глубину несообразности в том, что молодежь в зале так весело развлекается в тепле среди ярких люстр меж сверкающих мраморных колонн, в то время как сотни других парней и девчат обездоленно топчутся на морозе перед закрытыми дверями. Стоило бы хоть чуть призадуматься, и ей тоже стала бы обременительной радость на виду у стольких обойденных товарищей. Но она сейчас помнила только о том, о чем впервые сказал ей Алеша: «Если когда-нибудь уеду, буду вспоминать прежде всего вас». Почему «уеду»?.. Значит, есть у него такая затаенная мысль?.. И, тревожась перед этой мыслью, она радовалась другой, тоже им высказанной, и жаждала ее продолжения, ее разъяснения.

Оркестр смолк, Лида подхватила Алешу под руку, повела обратно в зал, под одну из колонн. Но сколько она ни старалась вернуть Алешу к прежнему разговору, как ни хитрила и ни лукавила, он не поддавался и, случалось, головой с укоризной покручивал перед сторонней, цепко завладевшей им мыслью.

— Да о чем вы все думаете, Алеша? — уже с накопившейся обидой и с приметным вызовом спросила она.

— О чем?.. — виновато улыбнувшись, ответил он. — Плохо дело. Мне сегодня как-то вдруг блеснуло… Очень плохо дело! В сущности, нечего удивляться, если столько молодежи по вечерам ищет утешения в разных забегаловках…

Вскинув черную, сверкающую голову, она глянула на собеседника, все еще улыбаясь, но уже улыбка эта была надменной и язвительной.

— Возле вас сегодня невесело, Алеша, — сказала она.

Он с сожалением развел руками.

Тогда она огляделась вокруг. С хоров зазвучал медленный блюз. Глазами она поискала в толпе возможного партнера. Ей понадобилось для этого не больше одной-двух минут. Повинуясь ее зову, молодой паренек стремительно отделился от дальней колонны, ринулся к ней через весь зал, скользя по натертому паркету, ловко увертываясь среди встречных танцующих пар.

Некоторое время, танцуя с этим незнакомым ей парнишкой, Лида видела издали Алешу на том самом месте, где оставила его. Она двигалась в танце то вперед, то назад. Колонны с пышными капителями перемещались за ее плечами. Всякий раз при поворотах она видела: Алеша стоит все на том же месте. Она прервала танец нарочно далеко от него, в противоположном конце залы. Притворилась, будто заинтересованно наблюдает за одной из танцующих пар, особенно непринужденной и легкой в движениях парой, но в действительности краем глаза неотступно следила только за Алешей, только за выражением Алешиного лица. Нет, он по-прежнему оставался безучастно-сосредоточенным и вовсе не искал, не высматривал ее… Тогда она приняла предложение еще одного постороннего парня. Долго, ей казалось, бесконечно долго, двигалась она с ним в медленных, то отступающих, то наступающих шагах, в поворотах и отклонениях, все ближе и ближе к противоположному концу залы… Еще немного, и она будет наконец возле той колонны, где Алеша… Сию минуту она обернется к нему, улыбнется ему и потом, удаляясь в танце, всем выражением липа даст понять, как ей хочется быть с ним, только с ним одним, лишь бы он на балу не предавался скучным размышлениям…

И достаточно будет самой легкой ответной его улыбки, как она тут же отделается от случайного своего партнера… Два шага назад, поворот, — теперь она обернулась лицом к заветной колонне… Но возле колонны больше не было Алеши. Она мгновенно вырвалась из рук удивленного паренька и, ничего не сказав ему, кинулась прочь, по ту сторону колонн, побывала в раздевалке, снова вернулась в залу, порывистыми рывками взлетела по крутой лестнице на хоры, помчалась по коридорам… Алеши нигде не было.

Каждый вечер в красный уголок мужского общежития приносили почту. Возвращаясь домой, все жильцы дома первым делом заглядывали в неуютную, запущенную общую комнату с уже продавленным, ухабистым кожаным диваном, с умолкнувшим радиоприемником, с голым длинным столом в чернильных кляксах, с глубоко врезанными в дерево надписями и рисунками. Все с надеждой перебирали здесь конверты, и если не находили желанных вестей для себя, то с завистью вглядывались в обозначенные на посланиях имена товарищей, которым нынче повезло.