Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

— Считаем идеалом: до окончания школы все ребята будут равны в питании, не очень отличаться в нарядах. Нам и в этом помогает Лермонтов. «В нарядах их нет милой простоты: Все так высоко, так взгромождено, Как бурею на них нанесено». Наш девиз: милая простота. До двадцати лет наши девушки непременно выйдут замуж, в семье будет ребенок, но они могут жить в комнате общежития любой сибирской стройки. К тридцати годам каждый наш выпускник заведет не менее трех детей…

— А как же с деньгами?

— О! Это острый вопрос! — улыбнулся Александр. — «От каждого — по способности, каждому — по труду». Так? Недавно в школу прислал жалобу бывший выпускник нашего интерната. Пишет: живет в общежитии, жена в соседнем корпусе, появился у них ребенок. Просит у нас помощи… И что же нам, комсомольской организации школы, делать? Я собрал комитет и зачитал им жалобу бывшего ученика. И вы знаете, первая реакция ребят: «Давайте пошлем молодой семье денег! Заработаем — и пошлем!» Хорошо это?

— Неплохо, — согласился я.

— Очень плохо! — покачал головой Александр. — Плохо для того молодого папаши. Разве он на подачки сможет воспитать ребенка? Никто не в силах противостоять «продукту истории», «культурному уровню страны». Ребята видят на экранах не только моды, но парижские моды. Мировой стандарт жилья, одежды, питания. Мы, разумеется, формируем свои критерии. Беда в том, что молодой папаша, фамилия у него забавная — Бесшапошный, был воспитан в бескорыстии.

— Чудесно воспитан!

— Нет, это совершенно непрактичный человек, — опять возразил мне Александр. — Наша школа-интернат раньше выпускала таких непригодных для жизни киников… Киники — это циники. Либо скромных «монахов», похожих чем-то на индийских йогов, стоящих часами вверх ногами на голове. Им ничего не нужно, кроме созерцания своего пупа или отрешенного блаженства в нирване. Я, конечно, заостряю… Бесшапошный не мистик. Но он в школе не научился ни зарабатывать деньги, ни тратить их. Платят ему на стройке девяносто рублей, он считает, что так и надо… А что семью нечем кормить, так это зависит не от него. Поэтому жалобы и пишет в обком, в Москву, даже в родную школу-интернат.

— Что же решил комитет комсомола?

— В Тюмени есть Штаб ЦК ВЛКСМ, который ведает ударными комсомольскими стройками области. Мы переговорили с начальником Штаба, он предложил нашего подшефного отправить в Уренгой. Там заработок в три раза выше! Там молодой семье дали комнату… Вот и пусть оперяются… Уехал наш Бесшапошный, теперь ждем от него новых жалоб…

— Почему?

— Да такой человек… — Александр засмеялся. — Вы видели «Лебединое озеро»? Танец маленьких лебедей?

— Много раз, — признался я.

— А сами сможете так же станцевать? — Он опять засмеялся. — Вот в чем корень зла! Знать — одно, а уметь — другое. Бесшапошный не умеет жить…

Широкая улица с обеих сторон обступила нас высокими домами с крашеными воротами, яркими карнизами крыш, узорчатыми балконами.

— Из таких особняков есть и наши учащиеся. Родители их люди практичные, умеют заработать деньги, учат тому же своих детей. А как быть с детдомовцами? Если комсомол их не научит обращаться с деньгами, то кто же тогда? Или мы должны создавать серии бесшапошных? Я противник стыдливой педагогики, лукавого воспитания. Никаких недомолвок! В Лесном был случай, когда одна семья построила на дачном участке теплицу, выращивала и продавала на рынке цветы и овощи. Дети участвовали в этом. Семья приобрела машину, перестроила дом. Потом хозяин был арестован, так как попался на какой-то махинации. Его отпустили. Но пошли разные слухи. Комсомольцы задают мне вопросы. Должен я объяснить им? Обязан! И мы устроили обсуждение «проблемы денег». Что такое деньги? Это меры труда.

— Да, это меры наших потребностей, — напомнил я Александру; мы уже дошли до окраины поселка, виднелись белые стволы берез. — А сами потребности — от «советников Зевеса». Мышлению нужны книги, эмоциям — кинофильмы. Воображению — культура. Памяти — знания. Телу — одежда… Деньги — всеобщая потребность, потому что без них человек не сможет быть ни совестливым, ни щедрым…

— Вот-вот, — обрадовался Александр. — Правильно. Разумом нельзя принудить желудок, чтобы он не требовал пищи. И мы своих учеников обучаем строгому режиму питания, учим красиво одеваться. Даем привычку потреблять государственные средства. Привычки — не от размышлений, а от упражнений, от наших требовании. Но денежки зарабатывать на одежду, на питание, на книги мы ребят не учим. Вот где беда… Это все от стыдливой педдиалектики, которая внушала, что ребят нельзя приучать к деньгам. Это, мол, корысть… Школа-интернат поставляла раньше пачками бесшапошных, пассивных нытиков, жалобщиков, беспомощных псевдоправедников. А в этих домах, — Александр обернулся и указал рукой на оставшиеся сзади здания, — ребят учат практичности, хотя порой даются учащимся и торгашеские замашки, показываются методы легкой наживы через куплю-продажу… Вот мы с комсомольцами ищем строгие критерии в отношении к деньгам. А то придумали глупость, будто ученик не должен зарабатывать деньги! Вместо денег дают ему пачку ненужных книг… Нет, если мы с ребятами поработали в колхозе, требуем оплаты. Сходили на лесокомбинат — оцените наш труд. Святым духом не прокормишься и тело не прикроешь…

Войдя в березовый перелесок, затопленный разлившейся рекой, я пытался сориентироваться, где же мы были с Александром утром, когда он купался. Река делает извилины, крутые повороты, там она была далеко от поселка, а тут подкатилась к нему; справа по берегу виднелась горбатая горка опилок, возле нее поднималась на высоких сваях узкая лента эстакады, звеневшая цепью, на которую рабочие скатывали со штабеля бревна, и они уплывали вдаль, к длинному дощатому зданию цеха. Оттуда раздавалось визжание пил. Где-то тарахтел трактор. Слышались звуки работающего крана, тепловоза, лязг вагонных буферов. Откуда ни возьмись на нас налетел рокот лодочного мотора, из-за кустов выскочила лодка с парнем в телогрейке.

— Эй, мужики, дайте закурить! — крикнул он, сбавляя скорость, и уже резко тормозил, подваливаясь к берегу, но узнал директора школы, тотчас стал извиняться.

Лодка умчалась вдаль. Александр, ломая брови, проговорил:

— Наш выпускник. Не поступил в вуз и бездельничает. Малость поработал на шпалорезке, бросил… — Долго молчал, а заговорил уже не о парне: — Хотите знать еще одну комсомольскую проблему? Как научить трудолюбию? Первые школы на Руси были при монастырях. При дворах князей. А новые школы устроил в России Петр Первый. Съездил за границу, удивился, как там молодежь учат, как она потом умело работает. И ввел школы. Однако они напоминали дрессировку зверей. Это были казармы, каторга. Учащихся за всякую провинность наказывали, педагогов за взятки с учащихся тоже секли. Ученики удирали из таких школ. Да, была дрессировка… А потом началась просвещенческая либерализация, накачка ума в тело… И нам кое-что досталось…