Вильям Гиллер - Тихий тиран

Гаранина не сразу ответила.

— Вы думаете — я возмущена? — спросила она вполголоса.

— У вас другая точка зрения? — вспыхнул Кулагин.

— По-человечески мне жаль Осипова. Но вам не кажется, что это был своеобразный протест…

— Ин-те-рес-нень-ко! Что ж по-вашему, я один во всем виноват? — недоверчиво перебил Сергей Сергеевич. И вдруг резко добавил: — А если без морали?

— Откровенно?

— Разумеется.

— Ну что ж!.. Скажу… Все заранее прокатано… Да и эти отжившие церемонии с поклонами и благодарностями. Противнейшая процедура.

— Не мною придумано. Так уж всюду заведено!..

Гаранина пропустила эту тираду мимо ушей.

— Давайте по существу!.. Десятки диссертаций посвящены вопросу обмена. Один исследует железо. Другой медь. Третий калий. Четвертый кальций. Все эти работы вполне укладываются в статьи, но никак не в диссертацию! Они диссертабельны только внешне, споров не вызывают и вызвать никак не могут. Вы директор. Можете многое изменить.

— А вы витаете в облаках! — Какую-то долю секунды Кулагин колебался. Потом заговорил горячо и откровенно: — Вам легко говорить. Мое дело не только шевелить мозгами, но и руками, стоять по пять-шесть часов за операционным столом. Где только два настоящих противника — я и смерть!.. Это-то вы понимаете, надеюсь!.. Вы знаете, что такое головная боль?

— Нет!

— Вы знаете, что такое тяжесть во всем теле? Что такое грудная тоска?

— Знаю!

— Плохо знаете… А где проводите свой отпуск? В доме отдыха? Санатории? Пансионате?

— Чаще на турбазах.

— Очаровательно! А я беру рюкзак, палатку, спальный мешок, надувную лодку и уезжаю на Байкал… Один… Понятно вам? Один! Смешно? Глупо?.. Жена копается на даче, выращивает тюльпаны, клубнику. А я странник, ищу тишину…

— И давно вы так?.. — после паузы произнесла Гаранина, разглядывая его с таким вниманием, будто видит в первый раз.

Кулагин посмотрел на нее с беспокойством… А вдруг она знает об истории с Гороховым, со Славкой? Как будто нет… — подумал он.

— С тех пор как хожу в директорах. Забавно? Э… э… — внезапно перебил свой внутренний монолог Сергей Сергеевич. — Вы читали «Божественную комедию»?

— Давно… очень…

— Прочитайте! Кто из ученых не жаждет сделать открытие, возвыситься над окружающими. Кто не думает о престиже?

— По-моему, ученый — это каторжник.

— Осипов обыкновенный человек. Он — еще не ученый, но никогда не будет каторжником!.. А его взяли и убили! Да, да, убили!.. Ни за что ни про что!.. — И, считая разговор оконченным, Кулагин сухо поклонился: — Спокойной ночи!..

Его собеседница перешла на другую сторону улицы, не обращая внимания на тревожные автомобильные гудки… В висках стучало, ее обуревали откуда-то из глубин сознания прорвавшиеся мысли… «А не попала ли я в мир, где существуют совсем иные ценности, пока еще неведомые мне? Не потерять бы себя в этих лабиринтах!..» И вспомнила напутствие главного врача: «Ты теперь вступаешь в храм науки. Запомни: в белых перчатках перестанешь быть настоящим человеком!»

Первая неделя работы в НИИ и озадачила, и в чем-то разочаровала Ксению; все было и так, как она предполагала, и не совсем так… Ходили по коридорам усталые санитарки, знаменитые на всю область хирурги запросто рассказывали анекдоты после сложнейших операций, курили и посмеивались над влюбленным Пашкой Колодниковым, а тот обезоруживающе улыбался и каждые полчаса бегал в женское отделение.

— Лечите у нас в институте гриппы и воспаления легких, — наставлял Ксению доцент Фатеев, поблескивая золотым зубом и нависая над ней добродушным дрессированным кенгуру. — Богам богово, а нам, грешным, кесаревы сечения, ампутации и пересадки… Вот и будьте доброй палатной богиней, не обагряйте руки в крови. Это ремесло не для женщин.

— Искусство! — веско сказала Ксения.

— Ну, до искусства нам всем — как до туманности Андромеды… Вот разве Кулагин… Этот — да, искусник.

А Кулагин был еще категоричнее:

— Ради бога, не возвеличивайте моих сотрудников. И меня в том числе… Ну кто я? Самый обыкновенный предводитель команчей, мне бы скальпы сдирать… В вашем лице нам нужен толковый терапевт. Такое усиленное внимание к вам объясняется тем, что у хирургов слишком много осечек, в основном из-за профессиональной узости, крайней самонадеянности и личной ограниченности. То забудут уточнить, чем болел человек раньше, а он, оказывается, и туберкулез перенес, и инфекционный гепатит. И вот результат — помер на столе… Забывают, увлекшись, что хирургическое лечение только часть общей терапии! Вот вы и должны исследовать возможности, резервные силы больного, его способность выдерживать физические и моральные нагрузки… Вы должны стать комиссаром при хирурге, да простится мне это сравнение!

— Боюсь, что ваши команчи будут надо мной иронизировать.

— Агрессивные эмоции я в них задавлю!.. Но и вы, Ксения Андреевна, не такая уж овечка! Кое-что я про вас слышал…

Вечером Ксения спросила мужа:

— Хочешь посмеяться?

— Здоровый смех способствует… Чему он способствует? — улыбнулся Валерий.

— Пищеварению… Так вот, прихожу я сегодня в палату, чувствую — дымом пахнет. А не видно, чтоб кто-нибудь курил. Только один рот скривил, будто его зуб мучает. «А ну, покажите язык!» — говорю я. А у него во рту окурок. Горящий. К языку прилеплен… Я расхохоталась и ушла.

— Как школьники! — сказал Валерий. — Есть что-то общее между больными и детьми… Трудно тебе на новом месте будет, если не займешься чистой наукой.

— Не бывает такой науки, — посерьезнела Ксения. — Люди… Вот и вся моя наука. Главная!.. Такие курьезы бывают, ты не поверишь. Палатная сестра полчаса будила больного, чтоб дать ему снотворное — врач прописал. А пиявки другому больному — не поставила. Я, говорит, их боюсь… Ну разве это медик?

— Ты неисправима! — Валерий смотрел на нее с нежностью и сожалением. — Я уже говорил, что ты — донор… Донор души. Ох, отольется тебе все это… — он пощелкал пальцами, подыскивая слово, — все это великодушие. Ох и отольется! Тогда не плачь — сама виновата.

— Да, сама виновата, — покорно согласилась Ксения, — но ведь им… которые там, в палатах… им же больно!

…Ксения нажала кнопку звонка, прислушалась. За дверью никто не подавал признаков жизни.

«Странно, так поздно, а ее нет… Куда она ушла?»

Ксения позвонила снова, решив, что мать крепко спит и не слышит. Дверь не открывалась.

Ксения заволновалась. Обычно мать никуда не отлучалась из дома по вечерам. Последние годы она плохо видела и боялась выходить из квартиры в сумерки.

«Может быть, пошла к соседям? — стараясь думать спокойно, спросила себя Ксения. — Позвонить, что ли?..»