Вильям Гиллер - Тихий тиран

Мать помолчала: на другом конце провода ее о чем-то расспрашивали; затем с важным видом сказала:

— Пожалуйста, передайте, что профессор встретится с академиком, все обговорят они там, а потом он вернется на работу… Пожалуйста, пожалуйста, дорогая…

После резкой отповеди, которую Слава получил от Крупиной, он как-то сник. Он все чаще ловил себя на мысли, что ведет себя по отношению к отцу и в самом деле не так, как надо. Он стал тайком наблюдать за отцом и пришел к выводу, что тот плохо выглядит: на лице появилась какая-то отечность, он сутулился, резче обозначились залысины. Однажды отец и сын столкнулись нос к носу в дверях: Слава входил, а Сергей Сергеевич выходил из квартиры. Они взглянули друг на друга, и Слава неожиданно понял, что очень похож на отца — тот же крупный череп, высокий лоб, глубокие глазные впадины, прямой нос, слегка задирающийся кверху, резко очерченные губы.

Это открытие ошеломило, ибо Слава считал, что он не похож ни на отца, ни на мать. Ему с детства внушили, что он копия деда.

Слава отметил, что отец теперь редко уходит по вечерам из дому, и это его откровенно обрадовало, потому что он боялся за мать, подозревая неладное.

«Неужели приезд академика не случаен? — размышлял Слава. — Отец поехал к нему в гостиницу… А вдруг это начало конца?.. Конца его карьеры, а может, и жизни? Нет, я должен выяснить… Если он из-за того и осунулся, из-за того и постарел так — прямо на моих глазах, — я должен узнать все!»

И Слава придумал, что делать… Заспешил, заспешил, надеясь еще сегодня иметь ясное представление обо всем, что касается отца.

— Валерий Александрович, — сказал он, входя в кабинет редактора, — как вы полагаете, отдел информации в нашей газете хорошо работает?

— При такой постановке вопроса, — ухмыльнулся Игашов, — легко догадаться, что вы пришли капать на своих товарищей.

— Вы, как всегда, правы, товарищ редактор! — Слава склонил голову.

— Так что же случилось? — рассеянно спросил Игашов, не отрываясь от гранок, которые правил.

— В нашем городе уже два дня живет московская знаменитость, а отдел информации неподвижен, как жареная рыба на сковородке!

— Кто такой? — встрепенулся Игашов. Он был газетчиком до мозга костей и болезненно воспринимал новости из вторых рук.

— Академик Богоявленский. Человек всемирно известный.

— Физик? Математик? — быстро уточнил Игашов.

— Медик… И у него хобби!

— Какое? — заинтересовался Игашов: хобби — это уже кое-что!

— Вот пойду к нему и узнаю.

— Значит, вы хотите взять интервью?.. Я правильно понял?

— Именно!

— Не возражаю… Но быстро. Завтра на четвертую полосу. Фотографа прислать?

— Спасибо. Всегда приятно, когда тебе доверяют…

Слава сказал Игашову о хобби академика, исходя из того, что если у него нет никакого хобби, то после беседы с корреспондентом оно появится. Во всяком случае, для читателей. Не может же быть, чтобы знаменитый человек ничем не увлекался! В конце концов можно повернуть дело так, что и основная профессия станет хобби! Это даже поучительнее!..

— Я не даю интервью, — сухо сказал Богоявленский, когда Слава представился, — никому и никогда.

— Я это знаю, — нашелся Слава. — Уже наводил справки… Но ведь к вам никогда не обращались журналисты из молодежных газет, насколько мне известно…

Он, разумеется, рисковал, но другого выхода не видел.

— Вам плохо известно, вот как раз им-то я и не отказываю.

— Прекрасно! — рассмеялся Слава. — Почему же вы хотите сделать исключение для нашей газеты?

Академик Богоявленский был несколько озадачен.

— Вы, очевидно, нахал, молодой человек? — предположил он.

— Нет, — твердо сказал Слава. — Я не нахал.

— Ладно, — сдался Богоявленский. — Терзайте!.. Допрашивайте… Только никаких анекдотов, чур, не сочинять!.. Не потерплю!

…У академика Богоявленского и в самом деле было хобби. На следующий день читатели узнали, что в районе города находятся пещеры. На первый взгляд они почти незаметны, потому что завалены сверху мусором и отходами разных предприятий. Но академик Богоявленский, который уже сорок пять лет занимается изучением пещер на территории страны, считает, что в них могут быть наскальные рисунки. Он и группа энтузиастов из разных городов решили обследовать пещеры, чтобы окончательно выяснить этот вопрос…

Остальное сохранилось в памяти Славы…

Слава закрыл блокнот и спрятал ручку в карман:

— А у вас, Геннадий Христофорович, в нашем городе есть однофамильцы…

— Не удивительно, — хмыкнул академик, немного уставший от вопросов молодого журналиста, — фамилия наша распространенная. Я, например, встречал Богоявленских и в Москве, и в Киеве, и в Казани…

— Точнее сказать, однофамилица. Елена Васильевна Богоявленская… Я писал о ней.

— А вот она как раз и не однофамилица, к вашему сведению. Это моя племянница!

— Что вы говорите! — воскликнул Слава. — Не знал… Она человека спасла, и у нее, между прочим, скоро защита диссертации.

— Защита? — притворно удивился Богоявленский. — Что вы мне голову морочите, молодой человек?! Она еще букву «эр» не всегда выговаривает… Вы что-то путаете!

— Возможно, — пробормотал Слава, обескураженный словами академика. — Впрочем, это я к слову, Геннадий Христофорович. Меня, честно сказать, больше пещеры интересуют.

— Ну а если интересуют, — оживился академик, — завтра с утра я уезжаю. Присоединяйтесь… Так уж и быть, поручусь за вас. Человек вы молодой, энергичный, может, пригодитесь…

— Я бы с радостью, — вздохнул Слава, искренне сожалея. — Но, увы, много работы в редакции. А вы разве больше сюда не вернетесь?

— А чего мне здесь делать? — пожал плечами Богоявленский. — Вернусь лишь за чемоданчиком. Я его в камере хранения оставил.

Слава понял, что старик не хитрит, и вздохнул облегченно: если и плохо отцу, то это все же пока не катастрофа.

Выходя после заседания ученого совета, Кулагин столкнулся в дверях с Гараниной. Он искренне обрадовался. Ведь настроение было хмурое, чтоб не сказать больше. Хотелось ему не то чтобы посоветоваться… Да и какие могли быть советы после такого провала? Скорее надо было поделиться своими тяжкими мыслями. Вообще душевный разговор сейчас Кулагину был просто необходим.

— Вы где живете?.. — без обиняков спросил Кулагин.

Гаранина удивленно моргнула ресницами и ответила не сразу.

— Недалеко… Четыре остановки. Только я хожу пешком…

— Я вас провожу. Ну-с, ваше мнение о диссертации Осипова. Наш аспирант, не со стороны. Официальные оппоненты так хвалили…

— Даже слишком! На двадцать два очка!

— Что вы сказали? Не понял?

— Двадцать одно очко — отлично, а двадцать два — перебор…

— Дошло! Никто не возражал, а накидали черных шаров. Хорошенькая история получилась. Безобразие и двуличность. И это на ученом совете!..