Наум Фогель - Главный врач

— Нет, не мог, — сказала Марина. — Оставить зерно в пыли на дороге, когда детям есть нечего?.. Вот за это надо бы судить. Это было бы по совести… Ты обещал еще раз побеседовать с Вербовым.

— Я сегодня беседовал с ним.

— Что он говорит?

— Он говорит, что суд руководствуется уголовным кодексом.

Ливень стих так же внезапно, как и начался. Показалось солнце. В небе заиграла огромная радуга. Одним концом она упиралась в плавни. Темные лужи сразу же стали голубыми. И в каждой из них было солнце, облака, а в некоторых зеленели еще и ветки умытых дождем деревьев.

На краю тротуара сцепились в драке воробьи. Один, подпрыгивая, угодил в лужицу, испугался и, будто выброшенный из рогатки камешек, метнулся к карнизу, уселся там, посмотрел на своего обидчика и вызывающе чирикнул.

Из дома напротив выбежала ватага мальчишек. С шумом и криком они стали шлепать босыми ногами по лужам. Двухлетний малыш изо всех сил старался поспеть за старшими, споткнулся, упал, но не расплакался, а сел и принялся, что-то крича, шлепать ладошками по воде. Голова запрокинута назад, лицо с прищуренными глазами залито солнцем.

«У меня, пожалуй, мог бы уже быть такой крепыш», — подумал Корепанов, глядя на мальчика, и, не поворачивая головы, спросил:

— Ты любишь детей?

— Очень, — просто ответила она.

Она ждала, что он спросит еще о чем-то, но он молчал, продолжая смотреть на резвящихся мальчишек.

— Как идет обследование? — спросила Марина.

— Со скрупулезной дотошностью.

— Это тебя злит?

— Нет. Меня огорчает другое — сегодня я опять с Медведевым сцепился.

Она посмотрела на него с тревогой, и он поспешил объяснить:

— Списали мы хирургический инструментарий. Как те кровати, помнишь? Многое там еще можно использовать. Ну хотя бы ножницы. Для операции они уже негодны, притупились. А ногти больным стричь или для чего другого в хозяйстве служить еще могут. Вот я и распорядился — выбирай, что кому нужно. Только раздали, а Медведев тут как тут. «Собрать сейчас же и уничтожить в моем присутствии».

— И собрали?

— Собрали.

— Уничтожили?

— Нет. На каждой вещи отметину сделали и опять раздали.

— А Медведев что?

— Акт составил.

— Но почему? — удивилась Марина. — Ведь теперь инструменты повторно списать нельзя: они с отметиной.

— Медведевы убеждены, что человеческой подлости нет предела.

— Это же неразумно — уничтожать вещи, которыми еще можно пользоваться. Как неразумно!..

— Неразумно? — Алексей резко повернулся к ней. — Мало сказать, преступно. Какая-то дикость. У Форда, например, обтирочная ветошь десятки раз в цех возвращается. Каждую каплю масла из нее выжмут и опять в дело пустят. А у нас? Простыни списываем — в клочья рвем. А ведь из них можно еще и занавески выкроить, и салфетки. Сто двадцать одеял списали — в лапшу изрубили. А ведь они могли еще пригодиться: половички сделать — и то польза.

— Надо ли так реагировать на мелочи?

— Надо. Из этих мелочей складываются миллионы. Любой капиталист, если б так хозяйничал, давно бы в трубу вылетел. А мы живем, здравствуем и растем, как на дрожжах, день ото дня богаче становимся. Конечно, у нас — преимущество — жизненная сила нашего строя выручает. Если бы не эта нелепая расточительность, разве мы так росли бы?!. Впрочем, не это самое главное.

— А что же главное?

— Надо больше людям доверять. Ведь у нас бдительность принимает иногда какие-то уродливые формы. Вот Балашов рассказывал. В общежитии педагогического института вахтер не только паспорта проверял у всех, кто в гости к студентам приходил, а и портфели обыскивал — не унесли бы чего. Ну, всыпали директору, коменданта выгнали. Но как они додумались до такого? Неужели, непонятно, что нельзя так, особенно с молодежью?..

Он замолк. Марина тоже молчала.

— Оставить бы тебе это администрирование, — сказала она. — С твоим характером лучше бросить.

— Мне уже об этом говорили. Профессор Хорин говорил. Иван Севастьянович… А я не могу. — Он посмотрел на Марину и рассмеялся. — Вот ты говоришь, что я покладистый. Ну какой же я покладистый?

Бритван вышел из парикмахерской свежий и радостный, как будто и не было многочасовой тряски в машине по ухабистой дороге. На лице после паровой ванны и массажа — юношеская свежесть. Он провел по щекам и подбородку ладонью и остался доволен.

«Молодец, хорошо работает, — подумал о парикмахере, — ну, да и я его не обидел».

Подошел трамвай. Бритван, не дожидаясь остановки, легко вскочил на подножку.

До обкома было шесть остановок. Бритван глянул на часы и подумал, что успеет ровно к девяти. Олесь Петрович всегда приходит вовремя. У него — железный закон: никуда никогда не опаздывать. «А что, это хорошо — аккуратность. Я тоже терпеть не могу опозданий. Интересно, зачем я понадобился ему?..»

Он почувствовал чей-то пристальный взгляд на себе и оглянулся. На него смотрел человек в белом парусиновом пиджаке. Правая рука — в черной кожаной перчатке. Бритван узнал его. Это был тот самый, который в сорок четвертом привез рентгеновский аппарат «Матери». Человек встретился с Бритваном глазами и отвернулся. Леонид Карпович тоже отвернулся.

«Он ведь тогда не сам приезжал, — подумал Бритван, — а с немцем каким-то. Впрочем, какое мне дело до того, с кем он тогда приезжал? Ему невыгодно, чтобы я его узнал. Мне тоже невыгодно. Вот и считай, что я тебя не видел. А что у него с рукой? Протез? Тогда у него протеза не было — только глубокий рубец у основания большого пальца. Ну, да черт с ним!..»

Мильченко начал сразу:

— Есть такое мнение, Леонид Карпович: тебя главным врачом областной больницы назначить. Не возражаешь?

Бритван даже растерялся немного.

— Но ведь там Корепанов.

— Да, пока, — спокойно сказал Мильченко. — Сейчас там идет проверка. Потом будет бюро обкома. И есть мнение, чтобы Корепанова от руководства больницей отстранить. Предлагается твоя кандидатура.

— Мою кандидатуру уже выдвигали однажды.

— Это было почти два года назад, — сказал Мильченко, — с тех пор многое изменилось. И разговор сейчас я с тобой веду. Понимаешь, я?.. И мое мнение — соглашайся.

— А как же с хирургией будет? — спросил Бритван.

— Вместе с Корепановым поработаешь. Он, в общем, парень-то неплохой. Не поссоритесь. А позже мы его в другую больницу переведем. Вот и будешь ты тогда полным хозяином. Договорились?

Бритван молчал. За последнее время ему стало неспокойно, особенно с тех пор, как в Мирополье приехал новый секретарь райкома. С прежним было легко договориться обо всем, а этот…

— Если по-честному, — надоело мне в Мирополье.

— Значит, договорились, — резюмировал Мильченко. — Вот и хорошо. И пока никому о нашем разговоре. И привет Асе Викторовне. И — до свидания: работы у меня сейчас невпроворот. Готовлю вопрос на бюро.