Анатолий Вахов - Пурга в ночи

— Да, для Владивостока, — кивнул Учватов.

— Что? — Струков напрягся.

— Просят подпольный комитет проверить все о вас. — Он чувствовал, что каждое новое слово затягивает петлю на шее. — Владивосток не держит связи с Охотском.

— Там тоже бандиты захватили власть, — вздохнул Струков. — Но это временно, как и здесь. Соблюдайте осторожность. Вас будут навещать… — Он посмотрел на Бирича. Тот кивнул: — Кулик. Когда потребуется, то мы вас известим, — объяснял Струков. — А сейчас вы, очевидно, торопитесь домой?

— А? Что? — Учватов понял, что связан по рукам и ногам. Уже не придется спокойно ожидать колчаковцев. Он посмотрел на Струкова и только сейчас осознал смысл его слов. Суетливо выскочил из-за стола.

— Конечно… домой… пойду…

Что Струков большевик и помилован ревкомом, об этом Учватов вспомнил дома. Он пришел к выводу, что против ревкома готовится заговор и в нем нуждаются те, кто с Биричем и со Струковым. Вновь затрепыхался огонек надежды и уже не слабел, а разгорался, давая Учватову силы и некоторое спокойствие.

Об этом же говорили, оставшись вдвоем, Бирич и Струков.

— Я восхищен вашей смелостью, — с уважением признался Бирич. — Так откровенно и прямо говорить с этим трусом…

— Учватов не только трус, — с презрением сказал Струков. — Он еще и жаден на деньги. Он неудачник, а раз это так, то он завистлив, а отсюда способен на любую подлость, преступление. Он знает, что при ревкоме ему нечего ждать в будущем. При другой власти, рядом с вами, со мной он может разбогатеть. Я уверен, что сейчас Учватов уже дрожит и подсчитывает барыши за свои услуги. Это, между прочим, небольшой психологический экскурс. Для этой беседы с ним вы меня и пригласили? — Струков посмотрел в упор на Бирича. — Я, конечно, могу вас передать в ревком за намерение, попытку…

— Вы этого не сделаете, — спокойно ответил Бирич.

— Почему? — Струков с интересом следил за выражением лица коммерсанта.

— Потому что вы не большевик, за которого себя выдаете. — Бирич выбрал из блюда кусочек маринованной кеты. — И боитесь, что, прежде чем ревком будет уничтожен, большевики сумеют раскрыть ваш обман и вам грозит участь Громова. Вот почему вы добивались встречи с Учватовым.

— Совершенно верно, — улыбнулся Струков. — Хотя я и пользуюсь доверием у Мандрикова, но это до поры, до времени.

— Трудно ждать, что кто-то освободит нас от ревкома.

— Не трудно, а нельзя, — поправил Струков. — Складываются благоприятные обстоятельства. Четверо ревкомовцев уезжают в Усть-Белую. Если бы у нас были верные люди.

— Они есть, — Бирич отложил вилку и негромко заговорил…

Голос Бирича звучал ровно, но Груня из кухни не могла разобрать ни слова. Толстая дверь отделяла столовую. Кулик ушел следом за Учватовым. В этой ночной встрече было что-то тайное, тревожащее старую чуванку. Может, молодого Бирича хотят выпустить. Тогда не жди хорошего, думала Груня и беспокоилась за Елену Дмитриевну.

Груня радовалась за свою прежнюю молодую хозяйку и ее любовь к Мандрикову, Ей не нравился вечно пьяный Трифон. Если он придет домой, — размышляла Груня, — большая беда может быть. Он жену потребует назад. Плохо будет хозяйке, плохо будет Мандрикову. Груня не хотела, чтобы молодой Бирич снова стал мужем Елены Дмитриевны, и решила ее предупредить. Так она уснула и не слышала, когда ушел Струков.

Рано утром, когда Павел Георгиевич, засидевшись со Струковым почти до самого рассвета, еще спал, Груня побежала к Елене Дмитриевне.

…Мандриков с Еленой и Ниной Георгиевной завтракали. Накануне он вернулся поздно, и Нина Георгиевна перенесла свой разговор о больных чукчах на утро. Промолчала и о домашних делах Елена.

— Прошу вашей помощи! — Нина Георгиевна рассказала Мандрикову о том, что увидела в яранге на берегу залива.

— Сейчас же пошлю туда Струкова, — пообещал Михаил Сергеевич. — Ему в амбулатории скучно сидеть. Может, больных поместить к нему?

— Они не пойдут. Им шаман запретил выходить из яранги.

Нине Георгиевне Стало грустно. Опять она в стороне от дела, которое, нашла, К больным чукчам пойдет Струков и, конечно, лечить будет без охоты, а лишь кое-как. Вот если бы у нее были лекарства, то она…

— Не посылайте Струкова. Пусть он мне даст лекарства, аптечку. Я сама пойду к чукчам. Заодно обойду и другие семьи. Я очень хочу.

— Хорошая мысль.

Предложение Нины Георгиевны понравилось Мандрикову. Он внимательно посмотрел на молодую женщину. В ней было что-то новое, светлое. Не знал Мандриков, что это была любовь.

Тон Нины Георгиевны заставил Елену Дмитриевну насторожиться. В ее голосе звучало волнение. Она перевела взгляд на Мандрикова, и ей показалось, что он несколько отчужденно посмотрел на нее.

Просьба Нины Георгиевны заставила Мандрикова подумать о жене: почему бы и ей не найти себе дело. Ведь скучно весь день Блэком заниматься. Пошла бы вместе с Ниной Георгиевной. Михаил Сергеевич уже хотел предложить это, но она заговорила раньше:

— Для всех ты, Михаил, готов сделать хорошее, а вот о жене не хочешь позаботиться. Посмотри, — она протянула руку. Ладонь перечеркивала царапина. — Видишь, это я вчера поранилась, когда печку топила.

Мандриков рассмотрел царапину и засмеялся:

— Сие не угрожает жизни, но впредь надо быть осторожнее.

Елена Дмитриевна вырвала руку:

— Тебе смешно! — Она сердилась. — Я хочу, чтобы у нас была прислуга.

Мандриков засмеялся еще громче:

— У председателя ревкома прислуга! Да это же чистейшая эксплуатация.

— А это не эксплуатация, если я заменяю прислугу. — Красивое лицо Елены стало злым. — Неужели ты хочешь меня превратить в кухарку, которая для тебя будет…

— Подожди, подожди. — Михаила Сергеевича не покидало хорошее настроение, и он не замечал раздражения Елены. — Ты не кухарка и не прислуга. Ты моя жена, моя дорогая жена, — Мандриков с нежностью и любовью смотрел на нее и не видел, сколько боли и отчаяния отразилось на лице Нины Георгиевны. — Все, что ты делаешь, — это только для нас с тобой.

— Пойми ты, Михаил, — воскликнула Елена и встала из-за стола. — Я не могу вот здесь… — Она с ненавистью оглядела комнату. С разметавшейся копной рыжих волос она стала еще красивее.

Мандриков не догадывался, что Елену тяготили мелкие неудобства, которых она не ощущала в доме Бирича. Он думал, что она скучает.

— Понимаю, понимаю, что тебе тут скучно. Может быть, ты вместе с Ниной Георгиевной пойдешь к…

— Грязным чукчам? — протянула изумленно Елена и затряслась в издевательском смехе.

Мандриков и Нина Георгиевна с удивлением на нее смотрели, а она сквозь смех продолжала говорить:

— Может… ха-ха-ха… нянчить их сопливых… о-х-ха… ха… младенцев… ты… ты… смешон, идеалист.