Анатолий Вахов - Пламя над тундрой

Женщина не знала еще, как вести себя с Мандриковым, смущаясь, спросила:

— Вы, наверное, недавно во Владивостоке?

— Да, недавно приехал и завтра уезжаю, — суховато ответил Мандриков.

— Вам приходится много разъезжать? — стараясь поддержать разговор, сказала Нина Георгиевна. Мандриков тем же тоном ответил:

— Да, я служу разъездным агентом «Кунста и Альберса».

— О, у них в магазинах такие чудесные товары! — воскликнула женщина, чувствуя, что он неохотно поддерживает разговор. Мандриков кивнул головой и снова начал рассматривать зал. Женщина не обижалась на Мандрикова. Она привыкла к любому обращению, но в этом человеке было что-то новое для нее, странное. Он не походил своим поведением на обычных ее «знакомых». Удивление Нины Георгиевны росло. Михаил Сергеевич заказал обильный ужин с вином, но сам отпил всего несколько глотков, отвечал односложно и не спускал глаз с зала. Женщина вдруг поняла, что она не нужна этому человеку.

Так безразлично, холодно к ней не относился в начале знакомства ни один мужчина. И в то же время — угощение: на столе фрукты и закуски, вино, знаменитые крабовые котлеты, которыми так славился ресторан.

Нина Георгиевна смотрела на стол и ничего не понимала. Этот кавалер не пытается даже обнять, поцеловать ее… Может, он очень застенчив? Нет, не похоже. Такое мужественное лицо, внимательные умные глаза. Нина Георгиевна не могла не признать, что ее странный кавалер красив и нравится ей. Как же обратить на себя его внимание? Ведь она еще привлекательна. Нина Георгиевна осторожно посмотрела в зеркало. Да, у нее красивая шея, высокая полная грудь, щеки чуть раскраснелись от вина…

Оркестр заиграл модный медленный танец — танго. На середину зала вышло несколько пар. Все это были иностранные офицеры — американцы, англичане, итальянцы и французы. Тесно прижав к себе партнерш, они медленно ходили по залу, шаркая подошвами и изгибаясь, словно изнемогая от истомы.

— Я тоже умею танцевать танго, — сказала Нина Георгиевна, но Мандриков не откликнулся на ее предложение, и она опять задумалась о своем странном кавалере. Наконец пришла к выводу: «Рисуется. Попадались и такие. А потом становятся скотами».

Танго кончилось. Внезапно погас свет. Послышались удивленные восклицания, женский смех. Нина Георгиевна ожидала, что к ней прикоснется рука кавалера, но этого не случилось. В дальних углах зала вспыхнули два прожектора, красный и зеленый лучи сошлись на эстраде оркестра, осветив неподвижную полуобнаженную женскую фигуру с чуть разведенными руками. По залу пронесся шепот, раздались редкие хлопки. К ним присоединились новые, и аплодисменты, как буря, захлестнули зал.

— Браво, Арле Тиц, браво!

Завсегдатаи ресторана узнали недавно приехавшую во Владивосток мулатку Арле Тиц, исполнительницу экзотического «танца живота». Короткая сверкающая юбочка да узкая полоска серебристой ткани на груди составляли весь ее наряд. Черные курчавые волосы были перехвачены лентой сверкающих цветных камней. Вот заиграл оркестр. Сначала мелодия была медленной, и женщина в такт начала поводить плечами, руками, бедрами. Темп музыки с каждой секундой становился все быстрее и быстрее, и она, извиваясь, так же быстро гнулась, точно ее мучила, терзала какая-то страшная болезнь. Зал ревел, гоготал, захлебывался в визге и стонах…

Прожекторы погасли так же неожиданно, как и вспыхнули, и уступили место свету люстр. На эстраде уже не было мулатки, но зал еще гудел, кричал, хлопал, свистел…

— Как замечательно! — сказала Нина Георгиевна, хотя она осталась равнодушна к Арле Тиц, но завидовала ее успеху, а главное — заработку, куда более легкому, чем ее.

— Омерзительно! — брезгливо поморщился Мандриков. — Кушайте. — Последнее слово Мандрикова прозвучало как приказ.

Нина Георгиевна съежилась и больше не решалась заговорить. Молчал и Михаил Сергеевич, думая о своем. Ему не терпелось узнать о Новикове, встретиться с членами комитета, начать работу, а не сидеть в ресторане с проституткой и попивать вино.

Ресторан пустел. Пора было уходить. Мандриков рассчитался с официантом и под руку с Ниной Георгиевной вышел на Алеутскую улицу.

Рассветало. Дождь, видно, перестал давно: мостовая уже просохла. День обещал быть солнечным. После ресторанной духоты Михаил Сергеевич с удовольствием вдыхал чистый, пахнущий морем воздух.

— Я живу на Тигровой улице, — сказала Нина Георгиевна.

Мандриков довел ее до Тигровой, взбегавшей на сопку. Отсюда был виден Амурский залив, по которому бродили шаланды рыбаков. Тянул бриз.

— Теперь наверх. Мой дом вон там, за углом, — указала Нина Георгиевна куда-то в конец улицы и потянула Мандрикова за локоть.

— Идемте!

Он осторожно, но решительно высвободил локоть, достал несколько иен из кармана и протянул их женщине:

— Возьмите. Спасибо за компанию. До свидания.

Он приподнял шляпу и пошел к обрывистому скалистому берегу Амурского залива.

Нина Георгиевна стояла с деньгами в руках и смотрела немигающими глазами в спину уходящего Мандрикова. Он ускорил шаг, но тут же остановился. «Мне же надо отдохнуть. У «Иллюзиона» меня будут ждать только под вечер. Где провести день? Идти к знакомым опасно». Он обернулся и увидел, как женщина медленно уходила.

— Нина Георгиевна, — позвал Михаил Сергеевич и быстро зашагал к ней.

Женщина остановилась. Она ждала Мандрикова и думала: «Кончил рисоваться. Ты такой же, как все». У нее разом изменилось лицо, и хотя она улыбалась Мандрикову, но в ее глазах была усталость, разочарование и покорность.

Михаил Сергеевич понял ее и сказал:

— Можно у вас отдохнуть?

— Да, да, — закивала Нина Георгиевна и добавила. — Ты будешь доволен.

Мандрикову было неприятно слушать женщину, но тут же он ее пожалел. Она привела его в двухкомнатную аккуратную квартиру. Сбросив шляпу, виновато призналась:

— Только у меня нет вина.

— Спать я хочу, — вместо ответа сказал Михаил Сергеевич. И опять это прозвучало у него как приказ.

— Сейчас. — Женщина быстро разобрала постель. — Ложитесь, я сейчас…

— Мне постелите вот здесь, на диване, — попросил Мандриков, не входя в спальню.

— А почему не на кровати?.. — удивилась Нина Георгиевна, но Мандриков покачал головой:

— Вы меня не поняли. И вам и мне надо отдохнуть. Мы оба устали. Мне будет удобно на диване. Дайте подушку и больше мне ничего не надо.

Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она ничего не понимала. Почему же этот человек отказывается от того, на что он имеет право. Ведь он так много израсходовал! И ей пришла мысль, от которой лицо вспыхнуло. Она тихо произнесла:

— Если вы опасаетесь… я… здорова…

— Я хочу у вас отдохнуть, только отдохнуть, — сказал он уже почти сердито. — Дайте мне подушку, и прошу вас не будить меня… Впрочем, сколько я могу здесь поспать?