Анатолий Вахов - Пламя над тундрой

— Ничего не можете добиться от арестованных шахтеров! — повысил голос Громов.

— После Толстихина и Суздалева с ними бесполезно говорить, — защищался Струков. — Они же…

— Извольте немедленно, разыскать тех, кто пишет эти прокламации! — не слушал Струкова начальник уезда. — Найти, кто приезжает из поселка к шахтерам! И торопитесь! Через неделю с мистером Стайном поедете в Усть-Белую…

— Слушаюсь! — Струков был рад такому, повороту событий.

— Половину милиционеров перебросьте на копи, — отдавал распоряжения Громов. — Запретить шахтерам ходить в Ново-Мариинск, без разрешения милиции. Всех подозрительных задерживать, обыскивать! Введите строжайший контроль!

— О, да! Тут нужен порядок, большой порядок! — заговорил Стайн. — А радиостанция? Как быть, с радиостанцией?

— Уже все сделано, — важно произнес Громов. — Я вызывал Учватова. Неугодные нам сведения больше не просочатся в поселок.

— Очень хорошо, — улыбнулся Стайн. — Чем человек меньше знает, — тем он послушнее.

Струков, получив задание, козырнул, четко, по-военному, повернулся и вышел из управления. Он едва владел собой.

Стайн получил из Нома указание действовать по намеченному плану. Он вспомнил о Трифоне Бириче и Перепечко. Оба бывшие офицеры. Перепечко надо назначить командиром Ново-Мариинского отряда, а Трифона — его заместителем. Он приказал их вызвать. За ними послали Берзина.

Август Мартынович, занимаясь своими несложными обязанностями истопника, с утра обратил внимание на царившее в уездном управлении оживление, Сначала прибежал запыхавшийся Учватов и долго находился у Громова. Затем пришел Стайн. За ним — начальник милиции Струков. Теперь вот требуют Перепечко и молодого Бирича. Что все это значит?

Выйдя из управления, Берзин посмотрел на склад, в который перевезли оружие. Около склада спокойно прохаживался часовой. «К черту, больше ждать непогоды не будем! Сегодня же ночью надо взять оружие».

Он направился к дому Бирича, обдумывая подробности предстоящего боевого дела. У дверей коммерсанта Берзин остановился и осторожно постучал. На стук вышел Трифон. Берзин передал распоряжение Громова и ушел.

На ужин к Биричам был приглашен Перепечко. Елене хотелось быстрее уйти из-за стола. Ей были неприятны самодовольные лица мужа и его друзей. Но когда Трифон заговорил слишком громко и хвастливо, она невольно прислушалась:

— Наконец-то и мы понадобились, вспомнили о нас, — разглагольствовал Трифон, явно желая порисоваться перед строптивой женой. — Сами не могут порядки навести, распустили шантрапу!

— Еще как, — вторил ему Перепечко.

— Представь себе, отец, — обратился Трифон к Павлу Георгиевичу, — на копях появились большевистские листовки. По ночам приезжают к шахтерам агитаторы!

— Не может быть! — воскликнул Павел Георгиевич. В его голосе Послышались нотки беспокойства, Откуда им тут быть?

— Отсюда, из поселка, — постучал Трифон зажатым в кулаке ножом по столу. — Мало ли всякого сброда в эту навигацию понаехало.

— Это верно, — согласился Перепечко. — Но мы найдем этих большевиков и… — он посмотрел на Елену Дмитриевну и смолк. — Пардон. Что будет дальше с большевиками не для дамских ушек.

— Так вот, отец, — снова заговорил Трифон. — Нашему отряду поручено разыскать этих немецких агентов!

— Как же вы их найдете? — недоверчиво посмотрел на сына Бирич и засмеялся. — Или они свои фотокарточки вам прислали?

— Есть кое-какие приметы, — похвастался Трифон. — Один агитатор старик уже. Второй — молодой, с усами.

Елена Дмитриевна вздрогнула. Мысли были тревожные, бежали быстро: «Боже, это ведь о нем говорят». Елена Дмитриевна вспомнила, как в склад к молодому приказчику, когда она была у него с Ниной Георгиевной, вошел старый человек, и она догадалась, что это его знакомый. Как они переглянулись. «Неужели они большевики? — в смятении думала она. — Значит, им грозит опасность. Их могут арестовать. И кто? Трифон. Он говорит, что у молодого черные усы. Ну да, у Сергея Евстафьевича усы черные…» И чем больше думала Елена Дмитриевна, тем сильнее в ней крепла убежденность, что речь идет о приказчике.

Женщина с трудом заставила себя слушать разглагольствования мужа:

— Теперь на копи ни одна душа не проникнет без разрешения. И сюда не сунется шахтер. Сразу же угодят в каталажку. Уж я об этом позабочусь.

— А ты не забыл, что тебе надо в Усть-Белую? — напомнил отец.

— Стайн сказал, что я поеду вместе с ним, когда наведем порядок здесь и всех большевиков фюйть! — Трифон присвистнул. — Под ледок пустим плавать! Ха-ха-ха!

Елена Дмитриевна встала. Она не могла больше, находиться за столом. Тревога за полюбившегося ей человека торопила ее:

— Немного пройдусь по воздуху: голова болит.

— Смотри, чтобы большевики тебя не сцапали, — крикнул ей вслед Трифон. — У них жены общие… Ха-ха-ха!

Засмеялся и Перепечко, улыбнулся старый Бирич.

Елена вошла в спальню и, настороженно прислушиваясь к шуму в столовой, на клочке бумаги написала несколько строк. Рука дрожала, буквы прыгали. В столовой кто-то встал, отодвинул стул. Женщина вздрогнула, скомкала записку и спрятала на груди, прислушалась, В столовой по-прежнему пировали. Взяв Блэка, Елена прошла на кухню, где старая кухарка мыла посуду.

— Груня! — шепотом позвала Елена кухарку. — Помоги мне.

— Чтой-то? — женщина рукой отодвинула со лба прядь черных волос и вопросительно посмотрела на хозяйку.

— Пойдем со мной, — тихо, оглядываясь на столовую, говорила Елена. — Записку передашь господину Безрукову…

— Постоялец Клещиных? — переспросила Груня, пряча улыбку.

Елена Дмитриевна не знала, что в поселке уже пополз слух, что молодая Биричиха зачастила к новому приказчику. Вот почему просьба Елены не была для Груни неожиданной. Груня перестала мыть посуду и вытерла красные от горячей воды руки.

— Господин может кликнуть, Павел Георгиевич.

— Мы быстро, — обрадовалась Елена согласию Груни и поторопила ее: — Одевайся.

Елена почти бежала по темной морозной улице и тащила за собой Груню.

Она совершенно забыла об осторожности и думала о человеке, на которого может обрушиться беда. А она же его любит. Только сейчас Елена это глубоко ощутила. Вот и домик Клещина. Окно освещено. Елена нетерпеливо подтолкнула Груню, сунув ей записку:

— Иди!

Женщина пошла к домику, и Елена с необыкновенным волнением прислушивалась к скрипу снега под ее шагами. Затем она услышала, как Груня осторожно постучала, потом что-то тихо сказала. Раздался негромкий скрип ржавых петель, и все стихло, Елена не могла спокойно стоять на месте. Она старалась угадать, что происходит в домике Клещина…

…Несмотря на поздний час, Берзин и Мандриков не спали. Их тревога нарастала. Прошедший день еще раз подтвердил, что колчаковцы что-то затевают.