Анатолий Вахов - Пламя над тундрой

К вечеру на копи уехали милиционеры со Струковым и до сих пор не вернулись. Что там происходит? Почему нет Рыбина, который должен привезти записку от Булата и взять новую листовку? Почему никто не идет с радиостанций? Что-то случилось. Рождались разные догадки, но они только усиливали тревогу. Неизвестность тяжело угнетала. Чтобы как-то отвлечься, Мандриков открыл книгу, глаза скользили по строчкам, но он не понимал их, смысла.

— Не кажется ли тебе, Август, что мы сейчас словно на маленькой, скале среди океана и не знаем, с какой стороны хлестнет волна, чтобы смыть нас?

— Нет, не кажется, — сухо ответил Берзин. Он протирал браунинг и с насмешкой добавил: — Даже несмотря на то, что ты так красиво сказал…

— Не сердись, — попросил Мандриков, — этого еще не хватало. И так на душе неважно. Хочешь, я прочту что-нибудь? Например, сонет хороший?

— Давай! — Август одобрительно кивнул.

Мандриков взял один из томов собрания сочинений Шекспира в коричневом кожаном переплете, неизвестно как оказавшегося на складе. Оттуда его и принес Мандриков. Он разгладил глянцевые страницы, кашлянул и начал декламировать:

Мандриков замолк и перевел дыхание, взглянул на Августа:

— Ну как?

— Даже твое чтение не могло испортить впечатления, — улыбнулся Берзин. — Замечательные стихи. Только вот не нравится мне первая строка. Как там? Прочти-ка ее.

— «Измучась всем, я умереть хочу», — прочитал Мандриков.

— Плохая, — убежденно произнес Берзин. — Что за смирение, за покорность, за бегство. Не умереть, а бороться и изменять надо то, на что с тоской смотрит этот Вильям. — Берзин улыбался. — И что такое: «Измучась?» Значит, уже сдался?

— Это же написано триста лет назад, — уточнил Мандриков, но Берзин продолжал свою мысль:

— Злоба и подлость не уступят без борьбы доброте и честности. Пока куются мечи, пока богатые угнетают бедных, борьба будет продолжаться. Борьба не на жизнь, а на смерть!

— Здесь колчаковцы тоже без борьбы не отступят, — заметил Мандриков. — Что же все-таки они замыслили?

— Не будем гадать на кофейной гуще. — Берзин собрал браунинг и, проверяя, щелкнул курком. — Хороша вещь. Так вот! Как это говорится: утро вечера мудренее.

Август был спокоен, во всяком случае он так выглядел.

— Вот именно — мудренее. А не думаешь ли ты, что ночью… — начал Михаил Сергеевич, но Август перебил его:

— Что бы ни случилось, не пойдешь же ты сейчас прятаться в тундру или к Волтеру! В поселке даже иголке трудно затеряться. Ложись спать.

— Я еще почитаю, — мотнул головой Мандриков и, наугад открыв книгу в новом месте, погрузился в чтение «Макбет».

Он так увлекся трагедией, что забыл об окружающем. Сила слов захватила его. Несколько раз он перечитал и подчеркнул карандашом поправившуюся ему строку: «Непрочен дом, что на крови заложен».

— Хорошо сказано.

Негромкий стук в дверь оторвал его от книги. Мандриков автоматически потянулся к лампе и прикрутил фитиль. Комната погрузилась в полумрак. Мандриков поднялся с табуретки и разбудил Августа. Берзин вскочил с кровати и негромко сказал:

— Живым не даваться, — в руках его появился браунинг.

— Убери револьвер, — рассердился Мандриков. — Твоя жизнь нужна революции. Если пришли за нами — пусть берут. Товарищи уже знают, что делать, — повелительно сказал Мандриков.

Стук повторился. Мандриков посмотрел на Августа и пошел к двери. Проснулась жена Клещина. Август сунул револьвер под подоконник. Михаил Сергеевич подошел к двери:

— Кто?

— Вам записка, — ответил женский голос.

«Старый прием», — Мандриков откинул крючок и распахнул дверь, ожидая колчаковцев. На пороге появилась Груня. Мандриков смотрел на незнакомую женщину с удивлением. «Что ей надо?» Груня закрыла дверь. Он заглянул ей за плечо, все еще ожидая увидеть милиционеров, винтовки, но там была темнота.

— Тебе, читай! — сказала она и протянула ему записку.

Михаил Сергеевич с недоумением взял маленький квадратик бумаги, поднес к лампе и быстро прочитал: «Мне нужно с вами поговорить немедленно. Вам грозит опасность. Выйдите. Я жду. Записку уничтожьте». Подписи не было, но Михаил Сергеевич догадался, кто автор записки. Он был взволнован и быстро спросил Груню.

— Где она?.. — и тут же подумал: «А не ловушка ли это?»

— Иди, ждет она. — Груня потопталась у двери. — Чего стоишь? — И, словно догадываясь, о чем думает Мандриков, добавила — Одна она, с Блэком.

Мандриков посмотрел на Берзина. Тот не произнес ни слова, лишь нахмурился. Он знал об увлечении Мандрикова и осуждал его. Виновато посмотрев на друга, Михаил Сергеевич набросил тужурку и вышел следом за Груней. В темноте казалось, что снег скрипит громче обычного, мороз крепче и злее, а со всех сторон следят чьи-то глаза. Он увидел Чернец. Она стояла с собакой. Блэк едва слышно заворчал.

— Привела! Вот он. Я побегу. — Груня еще не успела отойти, как Елена Дмитриевна бросилась к Мандрикову.

— Пришел. — Она прижалась к нему и снова прошептала: — Пришел.

Михаил Сергеевич крепко обнял ее…

Елена взволнованно рассказала Мандрикову все, что узнала за столом. И чем больше он слушал ее, тем сильнее росло его подозрение. Провокация? Когда же она стала умолять его спасти себя, куда-то бежать, он перебил ее:

— Я вас не понимаю. Вы, очевидно, меня принимаете за кого-то другого. При чем тут я, какие-то листовки, большевики, агитаторы на копях?

— Ах, Сережа, — с отчаянием произнесла Елена Дмитриевна, чувствуя, что Мандриков отдаляется от нее, не доверяет ей. — Неужели ты не веришь мне? Я же люблю тебя! Вот видишь, я сама первая об этом тебе говорю! Я ненавижу Трифона, ненавижу всех их! — Елена говорила быстро и страстно. — Я не обманываю тебя!

Михаил Сергеевич уже не сомневался в ее искренности, но почему она убеждена, что он большевик, что листовки, выступление среди шахтеров дело его рук. Почему? Откуда она знает? Чем он себя выдал? Неужели он, Август и Новиков раскрыты? Кому удалось напасть на их след?

— Никто не знает, что ты большевик, — говорила Елена, крепко сжимая руку Мандрикова, точно боялась, что он не дослушает ее и уйдет. — Никто не знает. Так Трифон говорил. Они собираются только искать. Им приказал Громов и американец Стайн. А я сама о тебе догадалась. Сердце подсказало. — Елена приблизила свое лицо, обняла Мандрикова и поцеловала.