Василий Андреев - Арина

Внутри автомата мягко щелкает, раздается короткое «чох», и подставленный Борькой стакан в секунду наполняется игристой газировкой. Я думаю, что этими звуками, быстротой и точностью покоряет автомат моего младшего брата. Приоткрыв рот от удовольствия, Борька первый стакан подает мне, второй пьет сам. Потом вытирает кулаком губы и снова с серьезным видом вышагивает рядом.

Сегодня совсем тихо, но флаги, чуть подбеленные майским солнцем, слегка дышат. Перед Выставкой всегда живет ветер. В Москве, пожалуй, нет площади больше, чем эта. Видно, потому здесь и поставили скульптуру Мухиной, которая похожа на птицу, летящую к солнцу. Если быстро повернуть голову и взглянуть на эту скульптуру, кажется, она летит.

— Скажи, а когда ты мне купишь фотоаппарат? — спрашивает Борька.

— Перейдешь во второй класс, тогда и куплю.

— Это две недели ждать?

— А куда тебе торопиться? Все равно снимать пока не умеешь. Вот поедешь в лагерь, там научишься.

— Я уже умею. Знаешь, Степка залез на мусорный бак, и я его снял. Вышло здорово!.. Так что мог бы и сегодня купить.

— Сегодня у меня денег мало.

— А когда будет много? Завтра будет много?

— Завтра еще не будет.

— Хорошо, когда денег много. Правда?

— Чего же тут хорошего?

— Купить все можно. И велосипед, и фотоаппарат, и маленький приемник, что в кармане носят.

— Я тебе все это куплю.

— Как же купишь, если ты не директор?

— При чем тут директор?

— А ты не можешь получать больше директора.

— Это смотря какой директор.

— Ну, самый настоящий, который как Степкин папа.

— Больше самого настоящего я пока не получаю.

Борька поджимает губы. Он всегда так прячет губы, когда о чем-нибудь думает или сидит над задачками.

— Тогда лучше б ты был директором, — решает наконец он.

— Тебя не поймешь, — говорю я. — Одно время ты жалел, что я не космонавт. Теперь хочешь, чтоб стал директором. Запомни, всем нельзя быть космонавтами и директорами.

В это время нас обгоняют два негра. Оба высокие, прямые, в белых рубашках, которые еще больше подчеркивают черный цвет лица и шеи. Борька таращит глаза на негров, вполголоса спрашивает:

— Они сразу такие или от солнца?

— А как ты думаешь?

— Конечно, от солнца. Я в то лето загорел, и тетя Даша сказала, что я черный, как негр. А там, где негры, даже совсем зимы не бывает. Все время солнце, как сейчас. Зато они и черные.

— Негры такими родятся, — говорю я.

Но Борька про негров тут же забывает. К главным воротам Выставки со всех сторон подходят люди: москвичи с фотоаппаратами и транзисторами, приезжие узбеки в ярко-жгучих тюбетейках, эстонцы и латыши в вышитых рубашках, молодые кубинцы в синих куртках с погонами, индианки-туристки, обернутые в красные с белым полотнища. И Борька, очарованный этой пестротой, непонятным говором, теперь вертит головой то влево, то вправо и пристает ко мне с новыми вопросами:

— Зачем у индианок темное пятно на лбу?

— Почему узбеки ходят в халатах?

Теперь мы у самой арки с колоннами, где народу еще больше, где недолго и потеряться. Я беру Борьку за руку, мы протискиваемся к кассам, покупаем билеты и попадаем наконец на Выставку.

Глаза у Борьки сразу разбегаются: повсюду красные шеренги автоматов с газировкой, палатки и тележки с мороженым, один за другим бегают маленькие поезда-автобусы. И все деревья белые, как зимой, и вдоль аллеи кипят четырнадцать фонтанов, и откуда-то из-за цветущих яблонь взлетает музыка.

— Ух ты!.. — говорит Борька и топчется на месте.

Я смотрю на Борьку и не узнаю его. Первый раз с ним случилось такое. Обычно мой младший брат долго не раздумывает. Он всегда знает, куда ему надо бежать, и тотчас бежит, ему в любую минуту известно, чего он хочет. А тут Борька вдруг растерялся.

Собственно, я и сам толком не знаю, куда нам раньше пойти. Выставка очень большая, ни за день, ни за два ее не обойдешь. А Борьке все интересно. Может, вначале нам сесть на поезд и объехать ее вкруговую?

— Сейчас мы с тобой прокатимся, — говорю я Борьке.

— Давай, — кивает он.

И вот нас везет автопоезд, совсем необычный. Вагоны низкие, без дверей, колеса маленькие, будто игрушечные. В каждом вагоне несколько кабин с сиденьями и кнопки на потолке. Захотел сойти — нажми кнопку, поезд тут же остановится.

Бесшумный автопоезд катится и катится. Пассажиры то и дело давят на кнопки, и он часто останавливается. Кто сходит у ресторана «Ташкент», кто у кинотеатра, кто у павильона с новыми марками автомобилей. Несколько мужчин вылезает у прудов, в зоне тишины.

— Ой, здесь рыбу ловят! — восклицает Борька, заметив сидящих на берегу рыбаков. — Давай посмотрим.

Мы сходим, ныряем в березняк и попадаем на берег. Вода в пруду синяя, стеклянно блестит. Прибрежные ивы разрослись и касаются воды, будто пригнулись напиться. Посредине пруда курчавится, дымит седыми струями фонтан «Золотой колос».

Но Борьку это не трогает: ему подавай рыбу. Цепляясь за кусты, он наклоняется к самой воде, ищет карпов.

— Что-то не видать, — сокрушается Борька.

Стоящий рядом мужчина достает из кармана кусок белого хлеба, кидает в пруд. Вода в том месте сразу закипает: туча темномордых рыб набрасывается на хлеб, с цоканьем рвет его на части.

Борька хохочет:

— Во дают!.. Гляди, гляди, самая большущая схватила!..

Потом мы с Борькой съедаем по мороженому и заходим в «Радиоэлектронику». Стеклянные витрины этого павильона разрисованы всевозможными схемами, стрелками, точками. По стенам тянутся аппараты, щитки с разноцветными огоньками, кнопками, регуляторами. И руки у Борьки прямо чешутся, так и хочется ему потрогать светящийся глазок индикатора, нажать какую-нибудь кнопку. Я все время цыкаю на брата.

— Тогда пошли отсюда, — обижается Борька — Что смотреть, если…

Я беру его за руку и веду в другой зал. Борька вначале ничего не поймет: в зале битком народу, все смеются, и мы зачем-то становимся в очередь, медленно двигаемся вдоль стены. Но вот на экране телевизора появляется знакомая личность с оттопыренными ушами, в сдвинутом набок берете. Борька сразу расплывается в улыбке, смешно дергает рыжим от веснушек носом.

— А ты меня видишь? — беспокоится он, что я могу не узнать на экране его довольную физиономию. — Я тебя вижу. Вот ты, вот!

— Что-то я тебя не вижу, — говорю я нарочно.

— Тогда давай еще…

Мы снова занимаем очередь, и вскоре Борькина физиономия опять маячит на экране. Чтобы я его заметил, теперь он надувает щеки, вытягивает в трубку губы, двигает оттопыренными ушами.

— Вот сейчас я тебя вижу.

Борька сияет. А я думаю о том, что хорошо бы прийти сюда с Мариной. Интересно увидеть ее в телевизоре. Зеленые глаза Марины вдруг станут черными. А пойдут ли ей черные глаза?