Василий Андреев - Арина

— Учиться приехали? — спрашиваю я, сворачивая на Большую Пироговскую.

— Нет, мне в Министерство просвещения надо.

Скажите на милость, в министерство приехала. Наверное, учительница первых классов И ребята ее называют какой-нибудь Клавдией Ивановной. Смех один! У самой еще щеки сизым пушком дымят, как у нашего Борьки.

— Это Пирогов? — Она резко наклоняется вперед.

— Точно, великий хирург.

— Я сразу его узнала… Сидит в кресле и череп в руках держит.

В начале Кропоткинской вдруг перекрывают движение. Я опускаю стекло, высовываюсь по пояс из машины. Оказывается, тяжелый самосвал царапнул жалкого «Запорожца». И теперь владелец трескуна и водитель что-то доказывают регулировщику, выразительно помогая руками. Тот, покачав головой, кивает на обочину, мол, давайте туда, сейчас разберемся, а нас пропускает вперед.

У гостиницы «Москва» девушка забирает чемодан и, не сразу отворив тяжелую стеклянную дверь, пропадает в глубине вестибюля. А минуты через две она возвращается ни с чем: мест свободных нет. Не везет ей и в «Метрополе», и в «Будапеште», и в «Берлине». Совсем растерявшись, она устало прислоняется к спинке сиденья и не знает, что дальше делать.

Тут я не выдерживаю и начинаю сам бегать из гостиницы в гостиницу. Чтобы растрогать дежурных, я выдумываю, будто у меня в машине инвалид первой группы, пострадавший от пожара. Только это не помогает. Тогда я захожу в «Центральную» и солидно так говорю:

— Здесь бронь должна быть для дублера Терешковой.

Светлая женщина, похожая на сдобную булку, неторопливо надевает очки, начинает перебирать какие-то талоны, скрепленные зажимом. У меня от волнения звенит в ушах.

— Как фамилия? — Она смотрит поверх очков.

Я пожимаю плечами.

— Этого сказать не могу. Вот побывает в космосе, тогда весь мир ее узнает. — И полушепотом добавляю: — А пока, сами понимаете, засекречена.

Дежурная откладывает талоны в сторону, берет толстую книгу, листает короткими пальцами. Потом гулко захлопывает, будто стреляет, и, сделав строгое лицо, сердито говорит:

— Молодой человек, не морочьте мне голову.

— Может быть, она гостиницу перепутала? — отступая к двери, бормочу я. — Сейчас я… сейчас…

Когда я возвращаюсь к машине, моя пассажирка уже дремлет, скрестив руки на чемодане. Ее рыжие косы свисают до самых колен. Красные перчатки упали на коврик. Вздрогнув от хлопка дверцы, она просыпается, косы закидывает за спину.

— Здесь тоже дело табак, — говорю я. — Попробуем теперь подальше от центра отъехать.

И я везу ее в гостиницу «Северную», в «Турист», в «Золотой колос», в «Ярославскую». Но мест свободных, как назло, нигде нет, и я уже сам начинаю теряться. Что эта девушка подумает о Москве, куда приехала в первый раз? А что она подумает обо мне? Ведь на счетчике скоро пять рублей намотает. Еще скажет, нарочно гоняю, чтобы денег побольше выкатать.

— Вот что, — говорю я, — хватит Москву измерять. Повезу вас к себе. Я живу тут рядом.

Девушка поворачивается ко мне, ее руки взлетают как две красные птицы. Она, кажется, хочет обнять мою шею, но не обнимает и только тихо говорит:

— Я боюсь…

— Чего боитесь?

— Я даже не знаю, как вас зовут.

— Это не велика беда.

Она снимает перчатки, мнет в руках. А ее расширенные глаза испуганно перебегают по мигающей надписи «Гостиница «Ярославская», по слеповатым окнам уснувших номеров, по белесому пятну на асфальте, которое высвечивает фонарь.

— Понимаете, — вздыхает она, — с вами… ночевать и не…

Вот дурочка! Честное слово, дурочка. Ну что она говорит? И зачем я с ней связался? Возьму сейчас и высажу. Пускай до утра ходит по улицам со своим бесценным чемоданом. Пока ее министерство не откроется. Только долго еще до девяти, без ног дуреха останется. И напугать кто-нибудь может. Ночь. Город чужой. Нет, не будь я москвич, если не увезу ее домой.

— Алексеем меня зовут, — говорю я резко. — Это вас устраивает?.. А думать а человеке плохо не обязательно, когда его не знаешь…

— Ой, что вы!.. — пугается она. — Я плохо о вас не думаю.

В нашей квартире на кухне горит свет. Это не иначе как Люся вернулась с веранды. Она каждый вечер бегает на танцы и приходит в это время. Сейчас, наверно, проверяет кастрюли. Или проделывает разные фокусы с волосами — накручивает, укладывает, смачивает пивом. Потом наденет на голову капроновый чулок и так ляжет спать.

Я осторожно, чтобы не греметь, захлопываю лифт и открываю квартиру. Зажигаю свет в прихожей, пропускаю девушку вперед. Ока ступает на цыпочках и от арака не дышит. И тут, как нарочно, появляется Люся с капроновым чулком на голове. Остановилась, руки — в бока.

— Добрый вечер, — испуганно говорит девушка.

— Скорее, утро, но милости просим, — отвечает Люся, делая реверанс, и уходит в ванную.

Я веду девушку в комнату, включаю настольную лампу и вижу, что на моей тахте спит Игорь. Вот это весело! Значит, он опять с отцом не поладил. Игорь всякий раз, когда с ним поссорится, убегает ко мне. И живет несколько дней, пока не позвонит мама и не скажет, что гнев у старика прошел. Конечно, Игоря можно разбудить и переселить к Борьке на кровать, но неудобно оставлять девушку с ним в одной комнате.

— Садитесь, — говорю я, показывая на кресло, и начинаю тормошить Игоря.

Тот охает, как старый дед, бормочет всякую несусветицу. Наконец просыпается и, щуря от света глаза, спрашивает недовольным голосом:

— Сколько время?

— Два часа.

— А что так рано сменился?

— Не сменился, видишь, ее привез, — киваю я на девушку, которая села в кресло у самого окна. — Места в гостинице не нашли.

Игорь оборачивается в ее сторону, и сразу сон с него слетает. Он торопливо тянет кверху одеяло, прикрывает голые плечи и, вращая удивленно глазами, ладонью приглаживает торчащие на затылке волосы.

— Свет выключи, — бормочет он. — Должен же я одеться.

Я гашу лампу. Игорь, прыгая на одной ноге, натягивает брюки, надевает рубашку. А когда я снова включаю свет, то вижу, что он успел повязать и свой модный плетеный галстук. Значит, понравилась Игорю девушка.

— Доставай раскладушку и перебирайся в прихожую, — говорю я.

Игорь ухмыляется:

— Но ты даже не познакомил… И потом, хотя бы чаем девушку угостил.

— Пожалуйста, знакомьтесь, — говорю я.

Он подходит к пассажирке, кланяется с изящностью дипломата:

— Меня зовут Игорем, а вас?

— Сима, — смущенно отвечает девушка.

— О, у вас чудесное еврейское имя! — восклицает Игорь. — Серафима — пламенная. Это так подходит к вашим волосам.

Сима краснеет и смотрит на спящего Борьку.

— Ваш брат?.. А не похож… Он в каком классе?

У нас с Борькой и правда нет ничего общего. Он светлый, большие уши оттопырены — вылитый отец. А я вышел в маму: волосы черные, по вискам немного вьются, глаза карие. Мама говорила, что я должен быть счастливым, но она, конечно, не права. Выходит, если Борька похож на отца, то его ждут разные там неудачи. Ничего подобного, Борька сообразительный, он лучше всех ребят во дворе учится и не может быть неудачником.