Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

Людмила заглянула через плечо Еровшина. В сценарии были помечены все кадры, указаны общие, средние, крупные планы, их метраж.

— Замечания есть? — спросил режиссер.

— Да, — ответил Еровшин.

— Вы это можете сказать массовке, — разрешил режиссер.

Еровшин взял мегафон.

— Внимание! — Он отдал команду так отрывисто и четко, что массовка мгновенно затихла. — Все вы — лучшие люди Германии. Аристократия. Все вы знакомы друг с другом. Многие с детства. Улыбайтесь! Улыбайтесь. Улыбайтесь. Аристократы умели улыбаться.

«Эсэсовский офицер», крупный красивый эстонец, поднял руку совсем как на школьном уроке.

— Я вас слушаю, — обернулся к нему Еровшин.

— Я — оберштурмбанфюрер, я тоже должен улыбаться?

— Обязательно! Вы танцуете с баронессой, хозяйкой дома. Кто вы такой? Эсэсовец. Значит, из мясников или лавочников. Немецких аристократов в СС почти не было, как и русские аристократы предпочитали не служить в жандармерии. Для вас — большая честь танцевать с баронессой. — Еровшин опустил мегафон и, понизив голос, сказал режиссеру: — Я бы заставил его пробежать метров пятьсот, чтобы он пропотел. И пусть танцует потный, красный — с баронессой все-таки танцует. Он — плебей, и он не должен танцевать так хорошо. Хорошо танцевали армейские офицеры, их этому учили, а эсэсовцев ничему не учили.

— Но они были серьезными противниками, — возразил режиссер.

— Нет, — не согласился Еровшин. — Абвер был серьезным и профессиональным противником, а эсэсовцы не успели стать профессионалами. Они просто гребли широкой сетью. Я возьму сценарий и сделаю свои пометки. Вы этот кадр будете снимать до конца смены, еще часов пять?

— За сегодня не управимся, — признался режиссер.

— Может быть, мне остаться и посмотреть? — спросила Людмила.

— Это малоинтересно, — заметил Еровшин. — Вначале они будут снимать эту танцующую пару — наверняка лауреатов какого-нибудь бального конкурса. Потом переставят свет на этого эсэсовца с баронессой. И каждый раз по три-четыре дубля.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Людмила.

— Я уже консультирую девятую картину.

— И об этом ты мне никогда не рассказывал!

— Ты меня не спрашивала. Я предлагаю поехать в старый город, там много симпатичных кафе.

Людмила согласилась. Они пообедали в ресторане гостиницы «Виру», потом ходили по старому городу.

— Ты не любишь эстонцев? — поинтересовалась Людмила.

— Наоборот. Они упорные, самолюбивые, правда, немного провинциальные.

— Они что, провинциальнее москвичей? — удивилась Людмила.

— Конечно, — подтвердил Еровшин. — Эстонцы зациклены на своей принадлежности Европе. Они закомплексованы. Это признаки провинции. У меня много друзей среди эстонцев. А этого парня из массовки в эсэсовском мундире я оборвал потому, что он напыщенный дурак. Для него эсэсовец — представитель высшей расы. Он, вероятно, был еще мальчиком во время оккупации Эстонии. И эсэсовец для него — власть. А мы — оккупанты, азиаты.

— Но мы не захватили Эстонию!

— Ни ты, ни я Эстонию не захватывали, — уточнил Еровшин.

— Они нас не любят, — вспомнила Людмила свою туристическую поездку в Таллинн. Когда они о чем-то спрашивали эстонцев по-русски, те отвечали по-эстонски.

— Нас не за что любить, — ответил спокойно Еровшин.

— А как же быть? — Людмиле не нравилось, что ее не любили, что ей не улыбались.

— Никак. Ни я, ни ты эту ситуацию изменить не можем. Но проходит время, и она меняется.

— Они нас не полюбят?

— Никогда, — усмехнулся Еровшин. — Пока живо это поколение. Даже если Россия станет богатой, они нас не будут любить, не любят американцев во всем мире, но терпеть будут.

— А что так беспокоится министр? — вспомнила Людмила.

— Ты же сама ответила, — засмеялся Еровшин, — нас ждут большие перемены.

— А когда?

— Или этой осенью, или зимой следующего года. Брежнев безнадежно болен. Вместо него придет Андропов, поэтому он и ушел от нас. Но он тоже старый и больной человек. Скоро начнется большая схватка среди стариков. Они не уступят друг другу и вытолкнут наверх кого-нибудь из молодых. Тот вынужден будет ослабить гайки, и все пойдет вразнос. Вначале отвалится Польша или Чехословакия.

— Наши введут войска? — предположила Людмила. — Как раньше — в Венгрию и Чехословакию.

— Не введут, — успокоил Еровшин. — Мы уже запутались в Афганистане. Против нас весь мир. Наша империя должна распасться, как распались Римская, Британская. Если бы не революция семнадцатого года, Российская империя уже расчленилась бы. Она уже начала распадаться. Сталин задержал этот распад. Поэтому и Латвия, и Эстония, и Литва уйдут из империи. Возможно, и Украина.

— Украина — никогда, — не согласилась Людмила. — Мы же одинаковые — что русские, что белорусы, что украинцы.

— Мы очень разные, — ответил Еровшин. Он достал крохотный радиопередатчик и произнес: — Мы у Старого Томаса. Подъезжайте!

Через десять минут они уже ехали на взморье.

Вечером они сидели у телевизора. Кроме московской и таллиннской программы, этот телевизор принимал Швецию, Финляндию, Норвегию, Данию.

— Эстонцы все это видят? — удивилась Людмила.

— Эстонцы видят финское телевидение, но здесь поставлена спутниковая антенна, и поэтому принимаются и другие европейские программы.

Еровшин показал на огромную тарелку, стоящую на металлическом каркасе. По шведскому телевидению шел американский вестерн. Еровшин переводил. Потом были новости. Еровшин перевел и новости.

— Ты знаешь шведский?

— Я хорошо знаю немецкий, а это все одна группа языков — германские. Поэтому я понимаю и шведский, и норвежский, и датский, и голландский.

— А эстонский?

— А это уже финно-угорская группа — финский, эстонский, венгерский, чувашский — этим я никогда не занимался.

И Людмила еще раз пожалела, почему она не родила от Еровшина ребенка. Он бы воспитал хорошего парня, который уже сейчас говорил бы, как минимум, на двух иностранных языках.

Еровшин поднялся к ней наверх, он был нежным и ласковым, и она почувствовала себя почти молодой. Если забеременею — рожу, решила она. Это будет мой ребенок! Она никогда не испытывала тяги к детям, но в последние годы ей интересно было разговаривать с Димкой Антонины, дарить ему мелочи, такие важные для мальчишки — хороший ножик, кварцевые часы последней модели.

В субботу они ужинали с министром и его женой, обменялись адресами, телефонами и обещаниями встретиться в Москве. Обязательно возьму с собой Катерину, когда поедем к министру, решила Людмила.

— Это будет удобно? — спросила она у Еровшина.

— Удобно, если заранее обговорить. Это я возьму на себя.

— Ни я, ни Тонька — ничего мы не добились в жизни, надо хоть Катьку подтолкнуть, — размышляла Людмила.