Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

Она отложила эту фотографию, взяла следующую. Группа. Какие у всех молодые лица! А в центре — Илья, тоже еще совсем молодой, с густой шевелюрой черных волос над высоким лбом. Таким вот она и увидела его первый раз. А рядом… неужели Львовский? Да, да, те же грустные глаза, те же не по-военному опущенные плечи, та же не то печальная, не то ироническая улыбка большого рта. Бедняга Матвей! Вот уж не сложилась у него жизнь! Так любил свою Валентину, так тосковал о ней в войну, когда они потеряли друг друга, так беззаветно был предан ей все эти годы непобедимой болезни — и так горестно-страшно три дня назад закончился его тихий, молчаливый подвиг.

Перебирая старые фотографии, Надя продолжала думать о Львовском. «А может быть, и к лучшему?» — мелькнула у нее мысль, от которой ей самой на секунду стало стыдно. И все-таки она не могла отделаться от ощущения, что горе утраты минует, а потом… мало ли… хоть на склоне лет Матвей может встретить тепло и заботу… Уж он-то заслужил и сам полон нерастраченных чувств. Только бы попалась хорошая, милая женщина, не балаболка вроде Маечки…

Надю кинуло в жар от того, с какой легкостью повторила она сама презрительную характеристику своей подруги. Вот так, наверное, и предают товарищей… Вокруг нее все еще лежали старые фотографии. А разве не предательство, что эти свидетели самых чистых, самых гордых дней ее жизни очутились на антресолях, в пожелтевшей, старой газете? Илья очень сердился, когда она сняла со стены вот эту, сделанную под Оршей в тысяча девятьсот сорок четвертом. Она уверила его, что расклеилась окантовка. Окантовка действительно расклеилась, но ведь, по правде, дело было не в этом. Просто Майка сказала, что это дурной вкус — развешивать старые фотографии по стенам — и за границей никто так не делает и что гораздо моднее прибить какую-нибудь легкую полочку и поставить на ней керамические игрушки — всяких там расписных петухов и баранов… Но почему же от одного взгляда на фотографии щемит сердце и в памяти поднимается то, чему сегодня трудно поверить? Неужели и в самом деле тут ее прошлое — ее, и Ильи, и комиссара Задорожного, и Мышки, и Львовского, и тысяч, тысяч других?

Ладно, как это говорится, в карете прошлого далеко не уедешь… Но у них у всех — у Задорожного, у Ильи, у Мышки, у Львовского — есть и настоящее и будущее, которое рождается именно их настоящим. Даже у мамы, которая в шестьдесят с лишним лет бежит по утрам в свой родильный дом, как будто там ее ожидают захватывающие новизной события. А у нее, у Нади?

Глупости, глупости! У нее есть сын, есть муж, дом, семья, о которой надо заботиться. И Майка тут вовсе ни при чем. Она перестала работать не из-за Майки, а из-за Петушка. Ей казалось вообще немыслимым рожать после того, как схоронили Алешу на далеком солдатском кладбище. Но Илья так хотел ребенка. Илья помешан на детях. А она сразу сказала: «Будет ребенок — брошу работу!» Кажется, он тогда не очень поверил. Ну что ж, она честно предупредила… Она искренне считала, что у работающих матерей дети безнадзорны.

Ну вот, бросила. А что вышло? По совести говоря, мало хорошего. Разбаловала Петьку. Прав был Илья, когда бушевал по поводу Петькиного хвастовства в музыкальной школе. Кое-что после этого Надя, конечно, исправила. Петька, как и она сама, очень чувствителен к насмешке. Есть в нем такая гордость: что угодно, только не быть смешным! А она после разговора Ильи со Светланой не раз и не два довольно беспощадно высмеивала Петушка. Входят с улицы в подъезд (а на улице солнце, благодать!), она испуганно предупреждает сына: «Вытри, вытри как следует ноги — ковры испачкаешь!» Он оторопел: «Какие ковры?» — «Как это — какие? У нас же вся лестница в шелковых коврах… Разве ты не видишь?» В другой раз на обед Нилушка испекла пирог с яблоками. А Надя потребовала, чтобы Нилушка открыла банку с майонезом и густо намазала Петину порцию. Нилушка ахает: «Ты, Надя, в уме ли? Это ж сладкий, с яблоками!» Но Надя и глазом не моргнула: «Конечно, с яблоками. И с майонезом. Любимый Петин торт!» И заставила бедного Петушка съесть все до крошки, как он ни давился.

Ну, не будет он теперь больше хвастаться несуществующими коврами и тортами, да разве в этом главное?

Главное! Неужели она утратила это главное? Но ведь главное — семья. Нельзя работать, не обкрадывая семьи. Вот первая жена Ильи работала и… потеряла мужа. И бывшая жена Геннадия Спиридоновича тоже. Сколько раз они обсуждали этот вопрос с Майкой…

Но почему же ей так хорошо было в доме у Задорожных, где работают оба? Почему она вытащила сегодня эти старые фотографии и не может оторваться от них? Почему в последнее время она со странным сожалением вспоминает о своей полузабытой профессии?

Может быть, и в самом деле попробовать…

Надя отодвигает ворох старых фотографий, вскакивает с тахты. Где у Ильи «Вестник хирургии» за нынешний год? Ага, вот там, в углу самой нижней полки. Она же сама отвела ему это темное, неудобное место. Надя присаживается на корточки, с трудом отодвигает стекло. Отчего это стекло идет так туго? Ах, да, конечно, давят верхние полки с этими нарядными подписными изданиями, за которыми Надя ревниво охотилась… Конечно, там есть нужные и хорошие книги. Но зачем, например, она выписала ярко-оранжевого Майн Рида, занимающего всю полку? И Элизу Ожешко? И даже Шиллера? Ведь, по совести говоря, ни она, ни Илья, ни мама, ни уж конечно Петушок ни разу не раскрыли ни одного из этих томов. Зато Майка завистливо спрашивала: «Неужели достала подписку на Шиллера? Молодец! Выглядит солидно, просто подарочное издание…»

Ну ладно, к черту Майку! Сейчас нужен «Вестник хирургии»… Ох, какая досада, есть только два номера — первый и второй. А должно быть минимум четыре — уже середина мая. Наверно, Илья утащил в больницу. Надо будет сказать, чтоб принес…

Надя вытаскивает январскую и февральскую книжки журнала, идет с ними к тахте. Так. О чем же тут пишут? Она нетерпеливо перелистывает одну страницу, другую, третью. У нее дикое ощущение, будто все это написано на чужом, малознакомом языке. Несколько ясных, понятных строк, а дальше — сплошная абракадабра. Даже читая протоколы хирургических обществ, она то и дело спотыкается. Что это за сосудистые протезы из полицитона и капроновой ткани? И почему они хуже каких-то гофрированных сосудистых протезов из лавсана? Как производится гофрировка этих протезов термическим способом при помощи токов высокой частоты? И при чем здесь хирургия? Это физика, химия, что угодно, только не медицина!.. Она читает дальше и обнаруживает, что это все-таки медицина! И именно хирургия. И что Институт переливания крови, оказывается, инициатор создания этих неведомых ей сосудистых протезов…