Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Николай Иванович прожил в оленеводческом этом колхозе больше полугода и уже стал членом правления.

На другой день утром рано, до завтрака, Николай Иванович ни с того ни с сего вдруг поклонился мне низко, при всех, и заявил, что согрешил в мыслях против меня и моих товарищей и желает очиститься исповедью, как перед смертью. Коротко говоря, он рассказал нам длинную историю (вот любитель длинно рассказывать!), начиная со встречи с батей на станции за Байкалом.

Я ему поверил в каждое слово. Он еще на Байкале произвел на меня впечатление человека, не умеющего соврать. Он тоже слышал про бандита Меншика, и это — батя Сергей.

Николай Иванович повеселел и стал расспрашивать меня о Русском жиле еще более подробно. Признаюсь, я похвалился нашим колхозом «XVI век». Николай Иванович сказал:

— Вижу нарушения устава в твоем колхозе. За это тебя по головке не погладят.

Меня возмутило это до глубины души. Какой выискался знаток колхозного устава! Я сказал:

— Иди-ка ты в Русское жило и выправляй все по уставу.

— И пойду! — заявил Николай Иванович с запалом. — И выправлю.

Савва с удивлением посмотрел на брата:

— Где ты, Николай, прыти набрался?.. Всю жизнь тишайшим слыл.

— Мышь в одной шерсти не бывает. Человек тоже, — ответил Николай Иванович с недовольством. — А ты шалый был и остался. Тебя в Русском жиле хватились, и как раз пропала Берестяная Сказка. Не твое ли озорство?

Тут я подошел и сильно ткнул Савву в спину, чтобы молчал про сундук.

9 октября 1935 г.

Через три месяца мы пришли в Якутск.

Николай Иванович привел нас к своему знакомому якуту Никульчану. Это хороший человек. На другой день мы четверо пошли в ЦИК, но по дороге Николай Иванович остановился у дома уполномоченного ГПУ и непременно пожелал его увидеть. Оказывается, он с ним давно знаком. Уполномоченный даже обрадовался Николаю Ивановичу и с нами вместе пошел в ЦИК.

— Вот это? — спросил он, потрогав сундук на олене, и мы поняли, что Николай Иванович рассказал ему про бересты; а как он выщупал в мешке и угадал ящик — сундук Берестяной Сказки? И нам ни слова! Вот вам бесхитростный Николай Иванович.

Председатель ЦИК выслушал нас и сейчас же вызвал директора научного Института истории и языка. Мы внесли сундук. Собралось еще несколько человек, зашел председатель Совнаркома, и мы открыли сундук.

И все увидели, что он полон черной трухи и серой пыли, и все стали чихать.

А Николай Иванович встал на колени у сундука и, сложив ладони, заплакал.

Председатель Совнаркома схватил меня за плечо и воскликнул:

— Успокойся! Садись!

Но я не сел.

Они меня утешали, а директор института сказал, что бересты в сырости сбереглись бы еще тысячу лет, а высохли — и рассыпались в пути от потряхивания. Их нельзя было вовсе трогать из пещеры. Я должен был сообщить институту, они послали бы экспедицию с опытным специалистом.

Таким образом, Берестяная Сказка погибла из-за того, что я ее нашел. Я погубил историческое сокровище.

Если бы меня тут же поставили к стенке, я немного успокоился бы, но они стали меня утешать вместо того, чтобы расстрелять. Этого я уже не мог выдержать и разревелся первый раз в жизни, и неважно, что при ЦИК, и при Совнаркоме, и при гепеушнике, по важно, что при моих ребятах. Глядя на меня, захныкал немедленно Джаз, а Ваня отошел к окну.

А тогда Савва уселся на пол, прямо в пыль от истории его родного Русского жила, и по-богатырски заревел.

Почти половина правительства утешала нас, но напрасно, если бы не помог Ваня. Он подошел сначала к Савве и молча сделал ему легкий нокаут. Потом он приблизительно таким же приемом переключил мои душевные страдания на физические. Женя, благодаря своей быстрой наблюдательности, обошелся без Ваниной помощи.

Хотя это далеко не было расстрелом, но мне стало немного легче.

— Что ты делаешь, разбойник? — закричал председатель ЦИК, увидев, что в это время директор научного института зачерпнул большие пригоршни трухи из сундука и высыпал прямо на роскошный ковер.

Опять он запустил руки в сундук и вынул целехонькую черную бересту и опустил ее на красное сукно стола бережно, как птенчика. Все бросились к столу, но директор оградил дрожащими руками бересту и закричал:

— Не прикасайтесь к ней!

— Ничего не написано, — сказал кто-то.

— Сплошное письмо! Великолепная сохранность! — закричал директор института.

Он сказал, что в сундуке может быть много целых берест. Они спаслись в трухе, которая просыпалась между ними и амортизировала для них тряску.

Ящик закрыли, все повеселели, нас усадили за стол, и председатель ЦИК предложил мне рассказать о Русском жиле. Меня слушало довольно много народу, потому что все время заходили разные люди, наверно члены правительства, и оставались слушать.

Я продемонстрировал им Савву и Николая Ивановича в качестве живых, только чуть подержанных в советских руках экспонатов из Русского жила.

Но я шепнул Савве, чтобы он показал натуру, — и Саввушка подкинулся таким XVI веком, какого я не видел в самом Русском жиле. На вопросы он отвечал чистым языком Берестяной Сказки. Директор института хотел залезть ему в рот. Председатель оглядел собравшихся и сказал, что можно принять постановление. Обратился ко мне:

— Какие предложения имеются у докладчика?

Так я узнал, что был докладчиком на заседании ЦИК.

Я предложил немедленно послать в Русское жило учителя с учебниками, тетрадями, карандашами, перьями, чернилами.

— И шпаргалками, — добавил гепеушник.

Но я сказал, что в Русском жиле не будет шпаргалочников, русские жильцы абсолютно не умеют обманывать.

— Ой! — сказал уполномоченный ГПУ. — Тогда пошлите меня туда, дайте отдохнуть и чекисту.

Еще я предложил послать представителя торговли с товарами.

— Ему будут платить копеечками и денежками Ивана Грозного, — сказал чекист.

— Ему будут платить пушниной и медом, — сказал я и посадил уполномоченного.

— Сколько меда? — спросил кто-то насмешливо.

— Тонна будет, — сказал я честно, хотя думал, что меня осмеют за такое малое количество.

— Что? — воскликнул нарком торговли. — Тонна меду?

— Потому что не было посуды, — сказал и поздно спохватился, что врать отвык в Русском жиле. Надо было сказать: две…

— А какая пушнина? Сколько ее?

И опять я с тоскою сказал правду:

— Сто соболей и еще всякие песцы там, что ли.

И опять нарком повторил за мной странным тоном:

— Сто соболей?..

— Никитин, — сказал председатель Совнаркома, — кажется, товарищ Тарутин выполнил для тебя годовой план?..

— Нет, — сказал я сразу, как русский жилец. — Я только председатель колхоза «Берестяная Сказка» в Русском жиле. А выполнила план артель, охотники все.