Николай Боков - Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова

Потребность в репринте «Смуты новейшего времени» назрела. В библиотеке парижского Центра Помпиду находился один русский экземпляр, а потом его не стало. Увы, по-видимому, украден, несмотря на систему электронного мечения книг. Для автора это немного лестно, но каково читателю, не имеющему доступа в университетские библиотеки? В конце концов, зачем рисковать своим добрым именем и похищать книгу, если ее можно недорого купить? В добрый час!

На этой мажорной ноте кончалось в 2001 году предисловие к (несостоявшемуся) репринту в Париже. А между тем здоровье Бориса Петрова в далекой Москве ухудшалось, его больные почки сдавали. 11 марта 2003 года он умер. Вадим Крейд опубликовал в «Новом Журнале» (Нью-Йорк, №233) подборку его стихов и некролог Л. Макаровой. Вот строки из него.

«Борис Петров был человеком кружковой культуры. Именно в обмене новыми идеями, запретными историческими фактами, в обсуждении настоящего и будущего России проявлялся творческий дар его личности. Неистощимый собеседник, непримиримый идеалист, он всегда находил аудиторию, отдавая ей все, чем была наполнена его натура, в первую очередь свою богатую эрудицию. В его устном даре рассказчика открывалась фантастическая, абсурдная природа советского социума 60-80-х годов. Такое творческое расходование — без стремления к «вещественной» реализации — чисто российская черта. Всю жизнь Б. Петров собирал труднодоступную периодику, книги о советской истории. Он хотел знать и понять правду исторического факта, всего, что тогда было тщательно скрываемо, а теперь широко тиражируется. 90-е годы новой России были восприняты им с болью, иногда с ожесточением. В последние годы он просто выключился из этого мира, отрешился от него».

Да примет его Господь в Свои кущи.

Париж 2001, 2012

Почти неприметный пассажир ехал в пригородном поезде, установив в ногах кожаный чемоданчик на молнии, крепко сжимая его пятками. Это и был Ваня Чмотанов. Именно он — автор событий, потрясших весь цивилизованный мир в 197… году.

Поезд шел в город Голоколамск [2] Голоколамск — имеется в виду городок Волоколамск, районный центр Московской области. Находясь за пределами запретной для проживания ранее судимых советских граждан стокилометровой зоны вокруг столицы, Волоколамск (наряду с Коломной, Можайском и Александровом Владимирской области), в коммунистические времена служил прибежищем разного рода «подозрительного элемента». Значительную часть 15-тысячного (в 1970 г.) населения Волоколамска составляли вышедшие на волю лагерники и административно высланные «на 101-й километр» из Москвы. . Пассажиров было немного. Они привычно клевали носами, просыпались, зевали и оглядывали местность, засыпанную февральским снегом.

Многие вздрогнули, когда двери в вагон отворились и вошли контролеры, щелкая компостерами.

— Ваши билеты! — просипел один, толстый и добродушного вида, с обильными пшеничными усами. Второй был тощ, с туберкулезным лицом. Он гнал перед собой безбилетницу лет пятидесяти. Она крикливо доказывала, что не могла успеть взять билета. Тощий молча подталкивал ее в спину щипчиками.

Холодок прополз в животах пассажиров. Проверка каких-никаких, а все- таки документов, без которых нет человека.

Билета не было у Вани Чмотанова. Он на мгновение смутился, но вспомнил о множестве бумажников в карманах пальто, приготовился выслушать негодование общественности и отдать трешку штрафа. Вдруг Ваню осенила идея. Он расстегнул молнию чемоданчика и, глядя в голубые глаза толстяка- контролера, поманил его пальцем.

Железнодорожник надменно поджал губы. Ладно, он тоже человек и согласится получить рубль, однако отнюдь не теряя собственного достоинства, — и он нагнулся к Ване. Пассажир, почему-то усмехнувшись, откинул крышку. На толстом слое ваты, охваченная смертным сном, в чемодане лежала… голова. Само по себе это зрелище не для слабонервных. Но если бы только это. Черты лица головы были знакомы до боли. Бородка, острые скулы, огромный покатый лоб и обширная лысина. Ваня нагло рассмеялся.

Контролер чмокнул губами и закачался. На миг лицо его посинело, как от удушья, щеки прыснули щетиной.

— Вот так билетик… — прошептал он и пробил себе компостером ноздрю.

Шатаясь, толстяк пошел навстречу тощему, обнял за плечи и с нечеловеческой силой повлек из вагона. Тощий безучастно подчинился. Ваня застегнул чемодан, глянул в окно и отдался потоку воспоминаний. Казалось, прошло сто лет, а ведь еще утром…

В тревожной юности Иван Чмотанов учился в хлебопекарном техникуме. Занимался он старательно, засиживался ночами над толстым учебником истории партии. Учителя не могли им нахвалиться. Нечего и говорить, что стипендии не хватало; Ваня кое-как сводил концы с концами. Перед защитой диплома Ваня практиковался на Опытно-показательном хлебозаводе- полуавтомате им. Урицкого [3] Моисей Урицкий (1873-1918) — большевик (перебежавший из меньшевиков), один из организаторов Октябрьского переворота 1917 г. в Петрограде. С марта 1918 г., после бегства главарей большевистского режима в Москву, возглавлял Петроградскую ВЧК. Под руководством Урицкого чекисты развернули в городе террор против мирного населения, не желавшего признавать легитимность узурпаторов в ласти. 30 августа 1918 г . застрелен поэтом Леонидом Канегиссером (1896-1918, расстрелян). Большевики провозгласили убитого чекиста «мучеником революции» и всячески старались увековечить память Урицкого, называя его именем городки, площади, улицы, переулки, а также различные заводы, фабрики и прочие учреждения, не имевшие к жизни «мученика» ни малейшего отношения. . Неожиданно он догадался, как можно улучшить положение с продовольствием. Каждый вечер привозили контейнеры с дрожжами в картонных коробках. Каждое утро Ваня выносил под платьем смятое в лепешку нежное светло-коричневое вещество. Теплый запах дрожжей окружал Ваню, но отравленные самогоном вахтеры (они варили его по народной технологии, «на конус», тут же, в своей будке, переделав электропечь «Чудесницу») не слышали духа выносимого продукта.