Николай Боков - Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова

Идя вдоль кремлевской стены вдоль второстепенных надгробий и голубых сибирских елей, Ваня медленно осознавал грандиозный, эпохальный план.

Под стеклом лежали миллионы.

Рокфеллер [7] Имеется в виду некий обобщенно-мифический западный — американский — миллиардер- сумасброд. , в газетах пишут, коллекционирует мумии голов узников Бухенвальда [8] Нацистский концентрационный лагерь в Тюрингии. Основан летом 1937 г. За период с июля 1937 по апрель 1945 г. через Бухенвальд и его многочисленные филиалы прошло примерно 240 000 немецких граждан и военнопленных из стран антигитлеровской коалиции; около 57 000 из них (24%) погибли, оставшиеся в живых были освобождены союзными войсками. Затем лагерь, попавший в советскую оккупационную зону Германии, был передан в ведение НКВД, развернувшего на территории Бухенвальда концлагерь для арестованных нацистских преступников и противников осовечивания Восточной Германии. Через советский Бухенвальд, просуществовавший пять лет (1945-1950), прошло примерно 28 500 заключённых, в абсолютном большинстве немцев и австрийцев, более 7 000 из которых (25%) погибли. , — размышлял Ваня. — И платит за них сотни тысяч валютой. Долларами. Купить домик с огородиком на Кавказе. Жениться на Маняше. Сотни тысяч дают за голову безвестного каторжника, миллиарды отвалят за голову гениального зодчего! Миллиардов сорок дадут, а то и двести.

На другой день Ваня подходил к удивительному по простоте линий сооружению, но вместе с тем и величественному, за стальными дверями которого лежали в се капиталы Америки и Африки, в месте взятые. С Ванею были такие предметы: нож, хирургическая пилка, пластмассовый баллончик со сжатым сонным газом (за недорого отдали на Минаевской толкучке [9] Имеется в виду московский Минаевский колхозный рынок в Марьиной Роще, имевший в те времена репутацию места, на котором можно купить или продать всё что угодно — в том числе и такую совершенно невообразимую для простого советского человека вещь, как баллончик со сжатым усыпляющим газом. ), превосходный набор отмычек для банковских операций, складной миноискатель — и еще то, что за границей называется вдохновением.

Чувствуя себя необыкновенно ловким и сильным, Чмотанов мягко ступал последним.

Офицер отвернулся посмотреть, не остался ли кто в гранитном тамбуре. Ваня скользнул к саркофагу. Безмолвные часовые, стоявшие по углам, как прежде заметил Ваня, спали, дыша ровно и не мигая. За одного из них Чмотанов и спрятался.

Офицер проверил пломбу в поддоне саркофага. Словно рысь, следил за ним вор века. Дежурный снял чехол с телефона и набрал номер.

— Алле, алле. Жорик? Это я, Шолкин. Закруглился. Все в порядке. Что- что? Ха-ха. Волосы в бороде! Вот будешь завтра дежурить, тогда и считай. Ха-ха. Пока.

Потом офицер снова позвонил.

— Позовите Нинель. Алле, Нинель? Здравствуй, дусик. Еду к тебе, моя девочка. С работы звоню. Порядок. Все ушли, один я остался. В Оперетту? Очень мило. А потом к тебе? Еду. Пока.

Офицер зевнул и, воткнув штепсель сторожевой системы, вышел в желтую латунную дверь.

Чмотанов зашевелился, подкрался к розетке и выключил иностранные хитрости. Поудобнее устроился рядом с телефонным столиком за ширмочкой и отдался потоку мыслей о будущем. Пойти в гостиницу Интурист, подкараулить американца и спросить у него адрес Рокфеллера. Так, мол, и так, мистер Рокфеллер, пишет вам простой русский парень…

Сменялись караулы, топая сапогами. Негромко командовал разводящий.

Пробило полночь.

Час ночи.

Два.

— Кось! — сказал наружный часовой. В подземелье голос солдата прокатился, как в бочке. Чмотанов замер.

— А? — вполголоса ответили из темного угла.

— Злодей этот Шолкин.

— Злодей, — согласился второй.

— Ты, говорит, зараза, если еще хоть раз пропустишь политинформацию, — всю зиму в наружке простоишь. Через час, говорит, стоять будешь.

— В декабре я нос из-за него отморозил — три часа стоял через час. Градусов тридцать было.

— Это он любит.

— Ох-хо-хо, скоро ли пересменка?

— Три четверти пробило.

Ровно в три часа ночи Чмотанов натянул респиратор и открыл баллончик с сонным газом. В склепе зашипело. Часовой сон превратился в наркотический.

Пробило четверть четвертого.

Чмотанов встал и подумал: «Размяться бы». Он залез на саркофаг, сделал на руках стойку и походил немного. Затем спрыгнул и быстро сорвал пломбу.

Осмотрев замок, Ваня коротко хохотнул. Вместо замка под трехбородочный японский ключ вор века обнаружил обычный замочек от канцелярского стола. — И тут средств не было! — хихикал расхититель, отпирая замок булавкой. Он поднял стеклянный верх на петлях, словно кузов автомобиля, и влез на ложе. Став рядом с Ильичом на колени, Ваня вынул пилу. Осторожно, как мину, приподнял он голову с належанного места и… голова осталась у него в руках. Положив ее рядом, Ваня лихорадочно, словно золотоискатель, сунул руку в отверстие, прикрывавшееся головой, и нащупал что-то комковатое.

И вытащил горсть обыкновенной пробковой крошки.

— Это как же так… — Ошеломленно сказал Ваня. На глаза навернулись слезы. Он с хватился за кисти рук, будто у топающий, и они, твердые и холодные, как железо, предательски отвалились. Из рукавов исторического френча посыпалась толченая пробка.

Страшный гнев охватил Ваню Чмотанова. Невидящим взором оглянулся он вокруг, — сломать, разбить! Так подло обмануть его! Обманывать с самого детства! И если бы только его — всю Россию, весь мир…

Донесся отрезвляющий бой курантов. Осталось полчаса до смены караула. Ваня завернул г олову в тряпицу и сунул за пазуху. С прятал под платье не понадобившийся инструмент, закрыл крышку саркофага.

Тоска душила Ваню. Он подошел к сопевшему часовому и толкнул его кулаком в живот.

— Чаво? — спросил часовой. Он стоял смирно и, не мигая, глядел на Ваню.

— Плохо служишь! Побывали здесь до меня.

— Так точно, товарищ капитан.

— Завтра под суд пойдешь.

— Служу Советскому Союзу, — прохрипел часовой и засвистел носом.

Чмотанов поднялся по лестнице, тихонько потянул на себя стылую бронзу двери. В узкую щель виднелась заиндевелая брусчатка Красной площади. Гудели прожектора. В косой тени стоял часовой — вольно, пристукивая каблуком о каблук.

«Ишь, распустились, — с неожиданной злобой подумал Ваня. — Четвертый час ночи — они и рады, что никто не видит. Встал, будто семечки покупает!»

Ваня достал из кармана кепку с большим козырьком, нахлобучил на уши, поднял воротник.

…Часовые остолбенели. Из черного проема двери, бочком протиснулся Владимир Ильич. Щурясь от резкого света, он искоса снизу взглянул на лицо белобрысого солдата и ловко подхватил выпавший из его рук карабин: