Дробь

Когда я начал гнить изнутри и эмоционально истощаться? Когда я начал превращаться в то, чем я являюсь сейчас?

Однажды моя мать задержалась на работе по случаю празднования дня рождения у одной из своих сотрудниц. Отчим в тот день кипел от ярости, скурил за пару часов около пачки примы, ходил из комнаты на кухню и обратно, закрывался в туалете и курил, приходил, ложился на диван, закрывал глаза ладонью и крайне эмоционально шевелил губами, всей мимикой выказывая невероятный заряд агрессии и злости. Затем он снова вставал и снова курил, нервно переключал каналы. Затем подошел ко мне и, отвесив мне тяжелый подзатыльник, приказал убрать игрушки, помыть посуду и ложиться спать. Я заревел. В то время я был жутчайшим плаксой (с тех пор мало что изменилось). Он отвесил мне еще несколько подзатыльников и сказал, что если я не прекращу, он пришибет меня. Я давился своими соплями и убирал игрушки в корзину, затем долго намывал посуду, после чего расправил кровать, укрылся с головой и попытался уснуть. А потом пришла мама, но отчим продумал все заранее и запер дверь изнутри. Когда она не смогла открыть дверь ключом, она стала звонить и стучать в дверь, однако отчим отвечал ей струей отборного мата через дверь, называя «шлюхой», «блядью», посылая туда, откуда она только что вернулась и где «шлялась». Я начал орать на всю квартиру, тогда отчим приказал мне заткнуться, предварительно хлестанув ладонью мне по лицу, я стал тихонько всхлипывать, зарывшись в одеяло. Спустя час перебранка закончилась и мама ушла. На следующий день отчим приказал собирать все свои учебники и проваливать вслед за ней. Так я и сделал. А потом мы три месяца жили в пивном ларьке.

Однажды я, ворочаясь в приступах бессонницы, решил прогуляться до туалета. Мама с отчимом культурно отдыхали тогда. Дойдя до кухни, я увидел спящего за столом его. На полу разбросаны ошметки из соплей, харчи и какого–то мутного зеленовато–желтого густого гноя. Тут стоит отметить, что мой первый отчим имел 25 летний стаж работы на рудниках и в шахтах, а потом легкие его кишели всякой дрянью, от чего он постоянно кашлял и много сплевывал и харкал, трезвый — в раковину, пьяный — на пол. Я решил его не беспокоить, поскольку знал, что это — себе дороже. В туалете со спущенными до щиколоток трусами на унитазе прикорнула мама, я попытался ее разбудить, однако попытки не увенчались успехом. Тогда в туалет ворвался отчим, и с криком «какого хуя ты ей спать мешаешь» схватил меня за шею и вышвырнул в коридор. Я по традиции распустил нюни и начал ныть, но ему этого показалось мало и, взяв шланг от душа и сложив его вдвое, он принялся хлестать меня им по ляжкам. Чуть–чуть выпустив пар, он приказал идти спать, и я последовал его совету.

Однажды мы с мамой и теткой отправились прогуляться по городу, сходили в парк, посидели у берега местной речушки, после чего вернулись домой, где застали отчима, не первую неделю предававшегося культу этилового спирта. Заподозрив неладное в долговременном отсутствии любимой, отчим с порога прописал в торец и маме и тетке, а меня просто отшвырнул в сторонку. Далее я стал свидетелем весьма зрелищной схватки, впечатлившей меня сильнее, нежели, скажем, Монсон против Емельяненко: отчим повалил обеих женщин на пол, маму он душил рукой, попутно зажав между ляжек голову тетки, дамы же тем временем пытались расцарапать как можно большую площадь кожного покрова отчима. В этом время я заревел с криком «Прекратите», однако мои призывы к миру были столь же бесполезными, сколь и аналогичные лозунги кота Леопольда в соответствующем мультфильме. Тогда я ринулся на кухню, схватил самый большой нож и вернулся в коридор с криком «Я его зарежу». Мать, хрипя, сказала что–то вроде «Не смей» и я просто вызвал милицию. Всего через 40 минут защитники правопорядка были на месте, зафиксировали побои и выписали отчиму штраф в размере 23 рублей.

У меня много таких историй. Со временем я перестал пускать слезу, теперь я ною в социальных сетях и жалуюсь на свою жизнь в твиттере, но настоящих эмоций я уже давно не испытывал.

Я не знаю, чего я хотел бы от жизни. Скорее всего — ничего. Штудируя разношерстные религиозные догматы, я наткнулся однажды на такое ответвление христианства как катаризм, один из основных посылов которого в том, что единственно возможный ад – это тот мир, в котором мы с вами живем, и однажды все души будут спасены и вернутся к Творцу. Наверное, я хотел бы вернуться к Творцу, но не как к господину и повелителю, не в качестве раба, а как к практически равному, как сын к отцу. Мне куда больше импонируют буддийские учения, в которых нет идолов как таковых и поклоняться кому–либо нет нужды, а есть лишь стремление оградиться, очиститься от суеты внутренней и внешней, убрать все лишнее и наносное, не иметь необходимости и нужды в чем бы то ни было, даже в жизни. Я бы хотел от жизни научиться в ней не нуждаться, хотел бы научиться умирать, как буддист, уходя во всякие тантры и нирваны, постигая все и вся.

Хотя к чему все эти размышления о Боге и предназначении человека. Ведь вселенная образовалась в результате взрыва. В результате взрыва одного из нейронов в мозгу Господа, а он этого даже и не заметил. Всего лишь один из миллиардов нейронов, прогорел и скоро потухнет и мы вместе с ним. Миллиарды вселенных в Его сознании, а мы лишь одна из форм жизни на одной из планет, расположенных в одной из планетных систем одного из галактических рукавов одной из галактик, составляющих одно из сверхскоплений в одной из бесчисленных вселенных. Какое ему до нас дело? Такое же, как нам до каждой конкретной нервной клетки нашего мозга.

Единственным верным способом справиться со сложившимся безразличием Господа к моей столь важной и центровой персоне я посчитал попытку уничтожить как можно больше вселенных (читай: нейронов) в моем собственном головном мозге, путем возвращения к излюбленному в моей семье, во всем моем окружении, да и во всей стране культу этилового спирта.

Не буду вдаваться в излишние подробности, отмечу лишь то, что перед тем, как отправится домой, я приобрел в ближайшем супермаркете две бутылки водки, что немаловажно – приобрел я их по социальной цене. И это неспроста, ведь наше государство заботится о своем народе и делает все, чтобы деклассированные и малообеспеченные слои населения тоже имели возможность реализовать свое право на деградацию и алкогольную зависимость. Для каждого гражданина, выходцем из какого бы сословия он ни был, найдется своя ценовая категория и потребности каждого будут учтены. Демократия.

Я просыпаюсь посреди ночи, от пота, вертолетов и жуткой тошноты. Я поднимаюсь и иду на кухню. И вот я стою на кухне, кипячу воду в кастрюле, ибо чайник сломался. Стою перед засранной плитой, покрытой слоем гари и копоти. Стою на засранном полу, пыль, песок и сахар впивается мне в пятки, облупленные стены квартиры вокруг. Наливаю в грязную кружку воду, завариваю самый дешевый чай в пакетиках без ярлычка, понимаю, что в кармане почти нет денег, как и каких–либо перспектив, и из днища этого почти никак и никогда не выбраться, и так будет всегда. Всю жизнь от чекпоинта к чекпоинту, на съемных хатах, общежитиях, полупритонах, заводах, среди пост–совковых антуражей с облупленной краской стен и известкой желтой на потолке. От понедельника к субботе, ждать вечеров выходных и влачить свое жалкое тельце сквозь ебаную рутину. Одолевает тоска и жгучее нежелание жить. Надо пораньше умереть, чтобы совсем не окунуться в гнилую мякотку всей этой обрыдлой бытовухи. Посмотреть на большинство представителей поколения за 40. И охуеть. Однушки–двушки, срачи, алкоголизм и семейные неурядицы, скука, однообразие и беспросветный мрак ебаной обывательщины. Как говаривал Мисима, после 40 лет человек теряет возможность умереть красиво. И если сейчас вся эта тоска нищеброда и бесперспективного провинциала выглядит хоть чуточку романтичной, то лет 10–15 спустя все это будет выглядеть абсурдно и ничтожно жалко.