Петр Петров - Крутые перевалы

Контрразведчик прошел узким закоулком между плетеным забором и стукнул три раза в низкую дверь подвала. Внутри помещения послышались шаги прихрамывающего человека, а затем отрывистый голос адъютанта Скобелина.

— Вы, Зубарев?

— Я, капитан, — шепотом ответил контрразведчик. — Откройте скорее, есть интересные сведения.

Скобелин громко оттолкнул засов.

— Садитесь на кровать и рассказывайте, — пригласил адъютант, когда они очутились в низкой и сырой комнате, где пахло клопами и лужей.

Плетунов-Зубарев глянул в обросшее и изморщенное лицо бывшего начальника и нашел, что тот постарел до неузнаваемости.

— Хотите есть, поручик? — предложил Скобелин. — У нас в губпродкоме выдали сегодня омулей.

— Спасибо, капитан… Да и некогда… Скажите лучше, как дела с организацией?

— Тсс…

Адъютант указал пальцем на стенку и зашептал:

— Осторожнее, там живет какой-то сапожник… А с делами так… На сегодня учтено две тысячи наших. Вооружение тоже есть… Но стремительно работает чрезвычайка… Если бы не дивизия этого Потылицына, то можно бы начать наступление. И знаете, какой скандал можно сделать здесь в тылу!

— А если ударить на эту дивизию? Тут главное — это типография!

Контрразведчик откашлялся в рукав, но адъютант не дал ему договорить.

— Бросьте, поручик!.. Вы мелко берете… Теперь у них печать в каждом паршивом городишке, а вы… Вот если разгромить штаб во главе с самим Потылицыным…

— А я о чем же?.. Вы забываете, капитан, что эта паршивая газета выдаст нас всех… Обо мне уже писали… А утром я наткнулся на самого Потылицына и эту редакторшу Пухову… Теперь только и жди, что в печати появится новое разоблачение.

Мимо стены кто-то прошел, задевая за сухой плетень, и контрразведчик откинулся спиной в сырой угол, а Скобелин погасил лампу. И когда шороха стало не слышно, адъютант спросил:

— Сколько наших в здешнем гарнизоне?

— До четырехсот человек.

— Офицеры?

— Есть и рядовые, казаки.

— Тогда действуем, поручик… Если мы задержим здесь партизанскую дивизию, то, конечно, легче будет там… под Перекопом… Но все же лучше было бы, если бы они уехали.

— Где сбор?

— Разумеется, на станции и в Глазковском предместье.

Зубарев-Плетунов, а теперь командир взвода службы связи Полещуков, быстро дошагал на Арсенальскую улицу и, показав пропуск, прошел мимо часового красноармейца. В широком дворе его встретил пожилой усатый без всяких знаков отличия и торопливо провел в канцелярию полка.

— Ведите своих на станцию! — сказал контрразведчик. — Предлог — разоружение партизанской дивизии… А если будут сопротивляться — бейте сначала по штабному вагону, а затем и по остальным… В случае неудачи, отступаем к монгольской границе… Да торопитесь, видите — скоро рассвет!

Контрразведчик бесшумно вышел обратно и на первом попавшемся извозчике поскакал на вокзал.

При въезде на понтонный мост лошадь извозчика остановилась перед загородившим дорогу кавалерийским разъездом.

— Ваши документы, товарищ! — басовито раздался голос Корякина.

— А вы по какому праву?.. — контрразведчик попытался приподняться, но отяжелевшее вдруг тело не повиновалось.

— Слазь! — повторил Корякин. — Товарищ Чеканов, посмотри, не признаешь ли?

— Как не признать гада! — Наборщик размахнулся нагайкой, но его удержал подъехавший Николай.

В это же время из-за прибрежных построек показались темные фигуры людей, крадущихся к мосту.

— Товарищи, за мной! — крикнул Корякин.

Из-за соседнего угла грянул залп, за ним второй и третий. Плетунова потащили двое, а затем уже на перроне их догнал усиленный конвой, ведущий около сотни офицеров во главе с капитаном Скобелиным. В городе и в Глазковском предместье трещали и быстро замолкали выстрелы.

Лиза смотрела в окно, через которое было видно, как ежеминутно к соседнему вагону подводили арестованных.

На виднеющуюся в другое окно Ангару пала первая полоса рассвета, когда в штабной вагон вошли Чеканов с Николаем.

— Дай свету, Лиза! — пропавшим голосом сказал Николай.

Худое лицо Чеканова казалось позеленевшим. Он размашисто хлопнул о стол папку бумаг и, взглянув на Лизу, злобно рассмеялся.

— Ну, Лизок, попался наш дружок! Хочешь посмотреть?

Лиза развернула сверток и вслух прочитала план восстания белых офицеров во всех городах Сибири.

За окном горнисты заиграли сбор, и со станции послышался первый звонок. Чекисты, крепко пожав руки всем присутствующим, покинули вагон. В это же время по асфальту застучали шаги красноармейцев, войск ГПУ, а навстречу им Корякин выводил из вагонов три сотни арестованных.

Плетунов едва тащился в задней шеренге. Он только на мгновение встретился глазами с уничтожающим взглядом Лизы и, узнав ее, вяло опустил голову.

Через полчаса паровоз дал отходной свисток. По вагонам грянули песни и гармошки. Поезд уносил к новым победам партизанскую дивизию. А Чеканов, стоя в дверях вагона, разбрасывал в толпу остатки газеты «Красный боец».

Гражданский и человеческий облик Петра Поликарповича Петрова, автора этой книги, известного писателя-сибиряка 30-х годов, активного участника революции и гражданской войны в Сибири, на редкость привлекателен. Его имя пользовалось широкой популярностью у сибиряков еще задолго до того, как он стал писателем-профессионалом. Петрова хорошо знали и любили енисейские и минусинские партизаны, защитники героического Степного Баджея — столицы партизанской советской республики в глубоком тылу Колчака, внимательно к нему прислушивались участники многосотверстного саянского похода партизанской армии в Урянхайский край летом огневого 1919 года.

Известен был Петров в то время и старожилам таежных хуторов, заимок, сел и деревень Заманья, среди которых он проводил большую разъяснительную работу, поднимая таежное население Енисейской губернии на открытую борьбу с колчаковщиной. Листовки и воззвания, написанные политработником Петровым в бурные годы гражданской войны, заставляли колчаковских солдат переходить на сторону партизан, а его горячее слово партизанского вожака, агитатора и трибуна, обращенное к защитникам революции, воодушевляло бойцов перед боем, вселяло бодрость, укрепляло уверенность в победе в тяжелые минуты неудач и временных отступлений. Он был в рядах тех, кто с оружием в руках оборонял Белый дом — боевой штаб Центросибири и Военно-революционного комитета в дни декабрьских боев 1917 года в Иркутске.

Доброжелательный и отзывчивый по натуре своей, с открытым по-русски характером, Петров был истинным народным самородком, человеком по-настоящему талантливым и ярким, мужественным и кристально чистым. И жизнь свою он прожил столь же талантливо и честно, щедро и без остатка отдавая ее на благо родного народа. Не случайно писатель в одном из последних своих писем заметил с чувством исполненного долга: