Петр Петров - Крутые перевалы

Секретарь райкома рассмеялся, когда скачущий верхом на лошади Чекулак забросил аркан на рога самого крупного марала. Высоко взметнув голову, животное потащило пятерых, уцепившихся за веревку.

— Ох какой! — воскликнул один из рабочих.

— Пойдем, покажи нам свои рыбные промыслы, — потянул Федотов Пастикова.

На берегу кучами лежала только что добытая рыба. Невод растягивали для сушки.

— Вот наш главный проводник и старший рыбалки, — указала Стефания на Самоху. Кутенин неловко заулыбался и подолом рубахи вытер пот с испачканного лица.

— Да я его знаю, — кивнул Федотов, — парень — клад.

Самоха что-то хотел сказать, но слова застряли в горле.

Городские рабочие потерялись в гуще рыбаков. К Пастикову робко подошла Анна и, украдкой разглядывая гостей, зашептала:

— Петя, обед готов!

Федотов взглянул на прибранные столы, уставленные цветами и консервными банками, и развел руками.

— Значит, на вольном воздухе, — улыбнулся он.

Кашеварки торопливо расставляли одинаковую алюминиевую посуду.

Рабочие умывались в озере и утирались на ходу. Василий подошел к Стефании и шевельнул бровью.

— Завтра Веруха приедет, — похвастался он.

— А она поправилась?

— Одыбала… Ничего не подеялось.

От улуса гуськом тянулись приодетые по-праздничному камасинцы.

И когда люди заняли места, Федотов поднялся. Позлащенная струйка солнечных лучей скользнула по его выбритой голове, а крутой лоб разрезала глубокая борозда. И начал он так же просто, как смотрели на таежных людей глубокие темные глаза.

— Товарищи! Партия и рабочий класс не ошиблись, разрешив здесь строительство. — Секретарь райкома провел рукой полукруг и продолжал:

— Больше того, благодаря умелому руководству и энергии здесь достигнуты превосходные результаты, открывшие один из ценнейших экономических источников края. Нечего скрывать, что год тому назад я сам считал проблему Шайтан-поля фантастической… — Федотов отмахнул жужжащего перед лицом овода и подался грудью вперед. — Но, товарищи, здесь только заложено счастливое начало. Здешние руководители правильно разрешают задачу использования богатейших недр и угодий сибирской тайги, механизируя производство и транспорт. И я с товарищами-металлистами могу порадовать вас тем, что строительство настоящего тракта уже разрешено.

Секретарь райкома так и остался с открытым ртом, — последние слова его утонули в криках.

Секретарь жадно глотал воздух и держал на весу вытянутую руку. Но голоса смолкли только тогда, когда на скамейке выросла сутулая фигура одного из приезжих гостей.

— По постановлению правительства товарищи Пастиков, Кутенин, Чекулак, Джебалдок, Липинская и Севрунов представлены к награде орденом Ленина, — громко сказал он.

Из-под ног Пастикова и его соратников упала земля.

Тайга длинным эхом откликнулась людям, и звуки эти вспугнули чуткое маралье стадо.

С низины, от рек Пичунги и Удерки видно, как темными зигзагами протянулись лесистые горы. В пролеты гребней голубыми зубцами нависают клочья облаков. Верхушки гор стрелами выкинулись ввысь, к голубому безбрежному небу.

И небо и горы слились в одно, замыкая небольшую, набитую снегом долину.

По отложинам, по стремительным кручам густой щетиной засели кедрачи, сосняки, пихтачи и мелколесье. А внизу, на равнине, поросшей березняком и малинником, в беспорядочной скученности раскинулся заброшенный прииск Боровое.

На отвалах и среди рухляди когда-то богатейших построек торчат столетние извилистые, с густыми шапками хвои сосны. Сосны уцелели, видимо, потому, что не попали в полосу разрезов и не пригодились на дрова.

Посредине прииска разорванной цепью тянутся покосившиеся столбы, а с них, точно рваное лохмотье, треплются на ветру остатки почерневших тесниц, — это были тесовые желоба, по которым много лет текла из Удерки вода для промывки золотоносных песков.

Теперь и коновязи около огромных конюшен смотрят покривившимися скамейками: перекладины со столбов наполовину обрублены и истесаны на щепы для подтопок; местами они свалились на землю и сгнили.

Крыши низких казарм и когда-то красивых, с верандами и изразцами, домов провалились, как впадины хребтов.

В изогнутых береговых локтях золотоносной Удерки одинокими чучелами, полузанесенные снегом, стоят почерневшие от дождей две драги. Беспризорные, не ремонтированные с семнадцатого года, стоят сиротами механические чудовища тайги, и будто нет до них никому дела.

Боровое умерло в семнадцатом году — пышная жизнь последних хозяев с азиатским разгульным ухарством отшумела безвозвратно.

О том, что Боровое находится в руках тунгусников, Василий Медведев узнал еще на зимовьях, когда преодолевал почти двухсотверстный свой путь через тайгу. Он узнал, что хищники называли себя свободными золотничниками. Василию не верилось, что так опустились рабочие.

«Да неужели это так? — в сотый раз спрашивал он себя, лежа на нарах в квартире молотобойца Никиты Валкина. — Неужели прииск погиб ни за грош?»

Сквозь окно, затянутое брюшиной, на стену казармы пробивался слабый свет. Взгляд Василия упал на висевшие двумя дорожками камусные лыжи и спиртоносную баклагу.

«Неужели и Никита начал тунгусничать? Сволочи, разини».

Но тут же приходили другие думы:

«А чем же виноваты они, коли голод? На зимовье передавали, что и на руднике Баяхта все уцелевшие шахтеры занялись расхищением прииска. Вот от Никитки, черта, ничего толком не добился».

Он, содрогаясь, подогнул к животу озябшие ноги.

Никиту ночью полумертво-пьяного привезли на нартах из какой-то дальней казармы (лошадей на приисках не было), и баба его, Настя, бывшая скотница хозяев, много брякала языком, но ничего нельзя было понять, кто на приисках остался цел и почему они там с тунгусниками и спиртоносами.

Василий, вздрагивая от холода и тоски, снова повернулся на живот и вздохнул, зарываясь в какое-то тряпье, брошенное ему вчера Настей.

— Ах, пакостники! Ах, собачья отрава! А еще рабочие, земляная сила… Прошиби их каменной стрелой! Уехать обратно, пропади они все тут к черту, — бормотал он.

В другом углу, в куче шипучей осоки, закашлялся Никита, и слышно было, как потянулась Настя.

Рассвет сероватой струей просачивался сквозь мутные брюшинные окна. В щели простенков врывались звонкие струи ветра, наполняя казарму холодом.

— Ты чего там, комиссар, хрюкаешь? Встал, что ли? И не спал, кажись? — спросил Никита простуженным басом.