Петр Петров - Крутые перевалы

Хутор Кирьяна Ивановича Лысых стоял на берегу речки Барзаначки в восьми верстах от волостного села Соболевки, где временно сосредоточился партизанский штаб. Новая пятистенка и надворные постройки Кирьянова хутора затерялись в густо засевшей чаще соснового и березового леса. Прямо из окон — вид на быструю, звонкую речку и на заросшие горы, уходящие к синеющим белкам. А позади, за лесами, шахматной доской раскинулись полоски полей. Говорили, что хутор Лысых известен гостеприимством всем конокрадам. Все же в окружности Кирьяна чтили как крепкого хозяина и человека с подвохом. Недаром белые власти сделали его председателем волостной земской управы. С занятием Соболевки Кирьян Иванович услужливо сдал партизанам все земское добро и незаметно перекочевал на хутор. Отсюда были слышны паровозные гудки, и Лысых это успокаивало. Партизаны заходили сюда редко. Кирьян Иванович врал им разные небылицы о белых, но врал умело. Белым передавал он тоже с опаской о партизанах. Сам он еще не мог решить, куда вернее податься. Кирьян видел нарастающую силу красных, но все его симпатии были не на их стороне.

Табун серых собак с лаем ломился в заборы и ворота. Два поджарых кобеля, подпрыгивая, царапали верхнюю плаху. Из-за шума речки и этого собачьего переполоха Кирьян не мог расслышать приглушенного голоса. Заворачивая на две стороны длинные черные волосы, он оттолкнул раму вместе со ставней и выглянул в окно.

— Кто тута?

Птичье лицо Зубарева приблизилось в упор.

— Не узнал разве?

— А, Митрофан Семенович!

— Тсс… не Митрофан Семенович, а Николай Герасимович Плетунов.

— Эвона!

Крупная фигура в подштанниках появилась в воротах.

Плетунов прокрался за ней от собак и потянул носом парной одуряющий запах помещения.

Лысых разбудил бабу.

— Ишь, скажи на милость, как спит! — Хозяйка вышла в сенцы, а Кирьян подсел к гостю и, глядя сбоку на горбатый нос, заговорил:

— Слыхать, Митроха, там у наших служишь?.. По какому делу фамиль-то с именем переменил?

Плетунов кивнул головой на горничную дверь.

— Никово нет, — предупредил хозяин. — Ночесь останавливались двое с торгом, а седни пусто… И все из-за этих потылицынских бродяг.

— А баба как? — покосился контрразведчик.

— Глухая она, на оба уха тяжела.

Плетунов снял кожаную тужурку и повернулся к хозяину лицом:

— Скажи, Кирьян Иванович, как можно пробраться к тем?

— Это к каким? — не понял Лысых.

— Ну, конечно, в потылицынскую банду… Как думаешь, хлопнут они меня или нет?

Хозяин поскреб волосатую грудь.

— Оно, скажем, могут хлопнуть, а может, и так пройдет… Как скажем, поведешь себя… Ты, видать, по поручению?

— По поручению… Дорогу укажи.

— Это плевое дело… А только присовет мой будет такой: заходи к ночи к Никанору Сметанину… Он мужик свой и у тех не на подозрении… Дело-то какое у тя?

— Дело важное, — протянул гость. — Не знаешь, где эта ихняя газета печатается?

— Газета? Нет, толком не скажу, а врать не хочу.

— Ну вот, — продолжал пришедший, — если мне не удастся прикрыть здесь кого нужно, то берись за дело ты со своими мужиками. А генералу Репьеву завтра же можешь донести, что я пробрался… Вот и заработаешь малость.

— Деньги-то нынче — солома. Кабы золотишка дал.

Подслеповатая, с пухлым животом хозяйка принесла миску квасу и в тарелке кусок свиного сала.

— Можа, тяпнешь с дороги-то? — спросил хозяин.

— А есть? — обрадовался гость.

— Как не быть… Позавчера свежую выгнал, палючая, что огонь, тварь.

В окно было видно, как по небу плыли водянистые лоскутья облаков. Вокруг все притихло, но горная Барзаначка звенела, как колокольцы под дугой бланкаря. Контрразведчик и хозяин, допив бутылку самогонного спирта, жевали в темноте сало с душистой булкой и разговаривали.

— Так удержимся, по-твоему: как тебя по-новому-то? — допытывался Лысых.

— Обязательно удержимся, — заплетал языком гость. — Ты только пойми, Кирьян Иванович! У нас — образование, оружие и иностранная помощь, а что у этих? Да и за что они идут? Разграбят все у добрых хозяев, а там на, прощай.

— Знаю, — давился хозяин. — Ить, и вожаки-то собрались — стрень-брень… Ну, скажем, Колька Потылицын… Скажем, эта учителька из Пуховой… Хоша она и внучка Павла Николаевича Пухова, а сколесилась как потаскуха… Нет, без хозяев невозможно, антиресу не будет в жизни.

За Ангулом шла спешная работа. Заняв территорию в двенадцать волостей, партизаны объявили таежную советскую республику и выбрали правительство. В село Булай, где прежде ютились фактории купцов, теперь свозились раненые, перебрасывались все партизанские мастерские и продовольственные запасы. По тряским и топким дорогам громыхали и потрескивали кряжистые крестьянские телеги, ржали лошади и слышались веселые голоса возчиков. Подводы плавились через реку на плашкоуте, построенном в одну неделю, и мужики дивились, что их давнишние мечты сбылись так неожиданно. Исполнительный комитет объединенного Совета был избран на широком съезде, и Николай с Лизой были введены в него при бурном одобрении делегатов. Все советские учреждения разместились в пустующих помещениях. Булайское ожило.

Чеканов на съезде представительствовал от своей роты и был очень удивлен, когда его вызвала Лиза.

— Ты в роту не пойдешь! — сказала она, хлопая по угловатым плечам наборщика.

— То есть как это? — глаза Чеканова полезли на лоб. За восемь месяцев партизанщины он настолько свыкся с ребятами, что не представлял жизни вне своей роты.

— По постановлению исполкома ты и Юзеф оставлены при культотделе… Знаешь, мне поручено редактировать газету, а без вас я ничего не сделаю, — ответила она. — В вашу роту уже назначены новый командир и помощник. Вы введены в редколлегию.

Наборщик сильным взмахом сбросил с плеча винтовку и присел на скамейку.

А вечером четверка обсудила план и название первой газеты.

— Я думаю, что наша газета будет размером с обыкновенный лист писчей бумаги, — говорила Лиза. — А над названием нужно подумать… Как бы вы назвали ее? — обратилась она к наборщикам.

Чеканов смотрел в окно на лесистые горы, закудрявленные нежно-шелковой синевой. Он сам ломал голову над этим, но мысли скользили и вихрились, не зацепляясь за что-нибудь основательное.

— Тут надо такое короткое, чтобы отражало нашу борьбу и союз рабочих с крестьянами, — подсказал Николай, выколачивая из мундштука.

— Во-во! — обрадовался Чеканов. На рябом лице наборщика скользнула светлая полоса.

— «Да здравствует»… Нет! «Вся власть рабочим и крестьянам в лице их Советов!» — выпалил он.

— Это длинно, — заметил все время молчавший Юзеф.

— Как лозунг будет хорош, — поддержал Николай. — Так и надо оставить. А газету я думаю назвать «Плуг и молот».