Петр Петров - Крутые перевалы

Плетунов зашлепал толстыми губами:

— Мне была записка из исполкома… А только ты ошибаешься. Армия, например, белая тем и слаба, что у ней нет тыловой опоры… Это недопонимание, товарищ… Если в типографии вам не нужен работник, то я пойду в мастерские.

Чеканов снова смерил глазами пришедшего и продолжал пропитывать гектографической мастикой войлочную подушку.

— Давай, пробуй, — указал он на ящики с неуклюжим деревянным шрифтом.

Контрразведчик скрыл улыбку и, засучив рукава, подошел к столу.

Юзеф подал ему деревянные гранки и положил на стол передовую статью за подписью «Гулимджан».

— Кто это пишет? — заинтересовался новый рабочий.

— Наш командующий Потылицын, — просто ответил мадьяр, не замечая сердитых взглядов Чеканова.

В обеденный перерыв, когда новый наборщик ушел осматривать местность и учреждения, Чеканов задержал в типографии Лизу.

— Промаху дал Коля, — сказал он, подкрашивая ножом самосадки.

— Почему? Ты о чем это? — встревожилась она.

— Да я все про то же… Гуся-то этого не прощупал голыми пальцами.

Лиза опустилась на скамейку и уставилась на наборщика своими васильковыми глазами.

— А что он?.. Не годится?..

— То-то и есть… Годным, Лизутка, можно сделать и медведя, а только тут другая статья… Насчет его рабочего сословия сумление есть… По моим приметам, он с рабочим рядом не сядет.

— А ты оставь грубости, Чеканов… Говори толком.

— Я толком и говорю… Духом от него нерабочим пахнет…

— Ну, что еще не доказательство и… вообще у нас нет оснований подозревать человека. Наверное, скоро нам придется оставить Булай, — тихо продолжала она. — На всякий случай не мешает забронировать трех коней с седлами.

Чеканов открыл рот, но, видимо, слов не нашел, промолчал.

Чехи и казаки двинулись на партизанский отряд одновременно по всему фронту. И сверх всяких ожиданий прошли лесной дорогой, известной только охотникам да партизанам. Для командного состава было ясно, что кто-то знающий указал им этот путь. Но кто? На протяжении четырех километров загремели орудия, неистово застучали пулеметы, запылали села. От соломы и навоза потянуло удушливым дымом. Казачьи кони без разбора топтали расцветающие поля, как в зеленом море ныряли всадники в высоко поднявшейся ржи. В чешском и казачьем тылу стонали и умирали под раскаленными шомполами старики, женщины, молодые ребята, оставшиеся около своих хозяйств.

Чешская колонна в двенадцать тысяч штыков с орудиями в один день отбросила левый фланг партизан за реку и внезапно остановилась на берегу. Зато на правом фланге затянулись бои на целые две недели. Партизанские пластуны по нескольку раз в день срубались с казаками, и сражения велись с переменным успехом. Пленных и раненых не было с обеих сторон. Над рассеянными по полям трупами темными клубами закружился гнус и закаркало прожорливое воронье.

Генерал Репьев вызвал адъютанта и посмотрел на него красными с похмелья глазами. На мясистом голубом подбородке командующего повисла зацепившаяся лапкой дохлая муха.

— Что чехи? — спросил он хриплым голосом.

— Занимают прежние позиции, — прищелкнул шпорой адъютант.

— Мерзавцы! А что полковник Прахаль?

— От него ответа нет-с.

— Негодяи! Распорядитесь, поручик, чтобы приготовили бронепоезд.

— Слушаюсь!

Репьев сделал знак, и адъютант замер в дверях с приложенной к фуражке рукой.

— Составьте текст телеграммы верховному правителю, — сказал командующий.

Скобелин подошел к столу и, не садясь, набросал в блокнот:

«Омск, ставка верховного. Доношу: разбитые красные банды Потылицына бегут в тайгу. Преследование казаками русской группой. Чехи бездействуют, прошу распоряжения.

Командующий, не читая, подмахнул телеграмму и вышел из штаба. Рядом с его тучкой фигурой адъютант казался подростком. Июльское солнце дышало на землю зноем. Гудящие оводы кружились над бегущим в село скотом. Из ворот депо, пыхтя и разбрасывай пар по сторонам, выходил броневик, вслед которому перекликались молотки и глухо харчали токарные станки.

Генерал всегда испытывал тревожное чувство, когда слышал этот стальной лязг. Еще в пятом году, участвуя в экспедиции Меллер-Закомельского, он видел пламенем взметнувшийся рабочий гнев, не смиряющийся под казацкой нагайкой и виселицами. Животная дрожь не покидала его вплоть до станции, где помещался штаб полковника Прахаля. Командующего пугала мысль, что рабочие могут разобрать рельсы и посадить на броневик своего машиниста или просто остановят поезд и зарежут его, генерала, на каком-нибудь разъезде.

Понимая настроение начальника, адъютант начал разговор о женщинах:

— Вечером приглашала вас эта блондинка, вашдительство, — хитро сказал он, закручивая черный ус.

Генерал крякнул, как селезень на болоте, и повернул выбритое пухлое лицо к своему секретарю:

— Это жена начальника станции?

— Да… Экзотическая особа… Она, знаете, верхом катается прекрасно и вообще тренированная особа.

— Пикантная, — усмехнулся командующий. — Вы, поручик, распорядитесь по части вин и прочего там…

Броневик коротко свистнул и остановился на первом пути около вокзала.

Полковник Прахаль говорил по прямому проводу с Омском, и Репьеву с адъютантом пришлось полчаса потеть в приемной, отмахиваясь от досужих мух. Наконец полковник вернулся в кабинет и чуть заметным оскорбительным кивком головы пригласил приезжих. Полковник был высок и сухощав. Светлая его борода аккуратно была подстрижена и расходилась на две половины. Репьева, признающего достоинством военного человека только усы, эта борода злила особенно. Но он все же протянул руку, которую чех вежливо и быстро пожал.

— А мы к вам по срочному и важному делу, — начал командующий, заикаясь.

— Я слушаю, — коротко ответил Прахаль.

— Желательно выяснить, почему чешские войска, вверенные моему командованию на реке Ангуле, не двигаются вперед?..

— Чешские войска вверены моему командованию, — перебил его Прахаль.

— Но… у меня имеется приказ верховного правителя…

Прахаль прошелся по комнате и насмешливо посмотрел в побагровевшее лицо командующего всеми внутренними войсками Сибири.

— У чехов есть свой приказ, на основании которого чешские войска через два дня будут отозваны.

У Репьева выпала из рук сигара.

— То есть как это?

Прахаль сел против генерала и, мягко улыбнувшись, развернул перед ним свежий номер газеты «Плуг и молот».

— Это мелочь, но народ так думает…

Перед глазами Репьева запрыгали знакомые буквы. Он остановился на передовой и, едва соображая, прочел обращение партизанского исполкома к чехам. В последних строках говорилось: