Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Куда они уехали, добивался Ванька у тетки, подрастая, где они сейчас? А бог их знает, пожимала плечами Ульяна, пути господни неисповедимы, сказали: покатили за деньгами большими, как заработают, так и вернутся, и добавляла, что, видать, не заработали еще. Он, раздосадованный, опять к ней лез: как же так, столько годов минуло, а их нет и нет?! А ты жди, желая, вероятно, хоть как-то утешить мальца, подсказывала ему тетка, ты не переставай ждать — и они вернутся.

Не вернулись мать с отцом, по-видимому, что-то с ними случилось плохое там, иначе бы заявились.

Поначалу тетка не знала, как быть ей с племяшем. От обуза, от обуза свалилась на ее голову, ворчала недовольно она, своих детей бог не дал, так чужого подсунул, и кого — беса настоящего! Тетка не раз бегала в Кирпилинский детский дом к заведующему Филюшину и вела с тем переговоры, чтоб взял он к себе племяша ее. Филюшин наотрез брать отказывался: у него своих таких предостаточно, будет с этим еще возиться, в другой детский дом пусть везет.

И тетка Ульяна однажды отважилась, когда Ванька в очередной раз накуролесил. Со своей ребятней он забрался на площадку тракторной бригады и поснимал с сеялок гофрированные резиновые трубки (зачем они им понадобились?). Благо, не все трубки извели и часть еще можно было вернуть, а за остальные тетка своими кровными рассчитывалась, с нее брали штраф. Ох и разозлилась она тогда на племяша: коль бы не сбежал в те дни, не спрятался, на части бы разодрала. Ну и так ему тетка не простила. Когда Ванька в доме объявился, руки в боки и — на него: а ну, дескать, собирайся, повезет сдавать в ближайший детский дом, раз в Кирпилях не принимают. И отправила племяша. Ванька помнит, как просил у нее прощения: не будет больше, смирнее столба телеграфного вести себя станет, ан она не поверила и не простила. Но то сразу, а чуть погодя уже и отходить начала. Один раз приехала проведать, другой, а на третий совсем забрала: плохо ему там, бедненькому, не-ет, пусть проказничает, зато дома живет, у родной тетки.

Так Ванька и остался с ней, с теткой Ульяной, пока не вырос и пока не осудили его.

Как тут она? Болеет, наверное? Конечно, годы скачут, успевай догонять их.

Наконец вечерняя заря погасла, и тотчас начало темнеть. Ванька Чухлов поднялся, закинул на плеча вещмешок и захромал к ближайшим домам.

Ему повезло — на пути не встретил никого.

Нет, вины он никакой не ощущал и людей не боялся. Все объяснялось просто: его появление вызовет интерес у односельчан, послышатся ахи и охи, это и так случится, но то пусть будет завтра, послезавтра, а самое главное — не на глазах.

Сердце у Ваньки особенно застучало, когда подошел к своему двору.

Плечом калитку толкнул — легко поддалась.

В темноте, еще не совсем густой, обратил внимание: без него порядка тут стало меньше — образовались наносы земли, валяются разломанный стул, разные поленья. Ну, конечно, что сделает старая женщина, оставшись одна? А ровным счетом ничего, ей бы за собой как-нибудь управиться.

Не ждет его сейчас тетка, подумал Ванька, не напугать бы своим визитом ее до смерти. Он подошел к окну и постучал тихо.

— Кто там? — тотчас послышался оттуда, из дома, теткин зычный голос.

— Это я, теть Уля, Ванька. — Он видел, как вздрогнул ее силуэт. — Не пугайся, — добавил еще, — отпустили досрочно.

Бродиха приходила к нему не раз, все на своих сынов жаловалась: нет у нее ладу с ними, пожурил бы их бригадир, что ли, может, и угомонятся тогда.

«Иван Иванович, миленький, спасай!»

«Этого еще не хватало, — смущенно говорил Чухлов и поднимал уже стоявшую перед ним на коленях пожилую женщину. — Встань, встань, Надежда Фроловна. — И сдавался: — Хорошо, поговорю».

Петр и Гришка Бродовы его сверстники. Не раз, случалось, они меж собой схватывались в драках, иногда, можно сказать, до смертоубийства доходило, судьбу благодарили, что в живых оставляла. И хоть и было их двое, все равно чаще перевешивал Ванька Чухлов. Его не просто сломить, это все знали, в том числе и Петр с Гришкой. Но и выпадали дни, когда они ходили в друзьях, водой не разольешь.

Из братьев Бродовых драчливее считался Гришка, возможно, оттого, что годами помоложе, два года разницы — это не так уж и мало. Петр трудился на ферме скотником, а младшего брата потянуло к технике. Этому повезло, он побывал на четырехмесячных курсах механизаторов — в теперь в его распоряжении трактор «Беларусь». И Петр, и Гришка — работники не ахти какие, никто еще никогда не видел, чтоб они где-либо перетрудились. Зато почудачить братья мастера. В какой-то из выходных Петр вдруг заспорил с мужиками, что выпьет двенадцать граненых стаканов водки за один присест. Мужики не пожадничали, купили в магазине водку: а ну, давай пей; выпьет — всей гурьбой перед ним полдня плясать будут, у села на виду, а нет — тогда он это сделает. На седьмом стакане Петра вывернуло, не хватило духа. Какой же он мужик, так себе, вахлак, одним словом, смеялись те, кто с ним спорил. Петра потом враз развезло, думали, не очухается. Отошел. А мужики простили ему тогда спор и не стали нажимать, чтоб перед ними отплясывал, сказали: довольно, парень и так пережил немало.

Но то у Петра. У Гришки же другие чудеса были, тот похлеще выписывал кренделя. Однажды в самую горячую пору додумался на тракторе в соседнее село на свидание поехать. Какая-то у него там завелась молодуха. Ночь с ней провел, а утром на улицу выходит — у трактора переднего колеса нет, кирпичи вместо него. Что делать? Гришка голову поломал-поломал — пришла к нему идея: клин клином вышибают, у него колесо утащили, значит, и он поступит так же. Весь день убил, присматривал добычу, а с наступлением темноты провернул дело.

В Кирпилях Гришку уже поджидали.

«Где был? — подступил председатель. — Почему работу оставил?»

«Я? — Гришка тянул. — Трактор сломался, я и…»

«Ну вот что, — перебил его председатель, — временно ремонтом займешься, а на трактор сядешь, когда ума-разума наберешься».

Вечером из соседнего села в Кирпили пожаловали мужики — трое, этакие буйволы. У них с «Беларуся», объяснили, кто-то колесо снял, может, знают, чьих это рук дело? И взгляд устремили на Гришку.

Тот пожалел, что в ту минуту рядом не было брата: эх-х и порезвились бы они, из трех мужиков три бы цыпленка табака вышло. А так пришлось рассказать, как все случилось, иного выхода не было. Правда, потом и Гришке колесо вернули, при этом заметили: пусть не ездит к чужим молодухам, своих мало, что ли? Вон оно что: бабу, выяснилось, пожалели.

А был такой еще случай. Попозже уже, когда Гришка опять на свой «Беларусь» сел. Взбрела ему в голову блажь учинить на тракторах так называемые «бега» — кто кого опередит. Гришка, естественно, на колесном, а дружок его, Ерема Булкин, на легком гусеничном. Первый сразу сказал: зря Ерема утверждает, что обойдет «Беларусь», колесный есть колесный, у него скорость значительно выше. Второй не возражал, выше, это точно, но тут же добавил: а ведь они не просто будут соревноваться — у них «бега» с препятствиями, так что дело покажет, кто — кого, спешить с выводами, дескать, рано, бабушка надвое гадала.