Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Раньше, когда в их семье мать чего-нибудь испекала, был настоящий праздник. Особенно загоралась сестра ее, Вероника. Пирог с яблоками желаю, плача, кричала она. Мать дразнила дочь: а с жареными тараканчиками не хочет? Вероника в таких случаях взвывала, и та сдавалась: ладно, чего ревет, испечет она ей пирог с яблоками.

Что случилось с сестрой, часто думала тетка Ульяна, куда она пропала? Ни ее, ни мужа. Бедный Ванька…

Тетка Ульяна поставила тесто — пускай поднимается, и стала нарезать яблоки. Очистит одно, потом его на дольки порежет; светленькие кругляшки ложились одна на одну в миску.

Она, кстати, и сама любит пироги с яблоками, но уже давно не пекла, не было на то у нее никакого настроения. Иное дело теперь — племяш вернулся домой, за ним уход нужен; всяк день ломай голову, чем вкусным его накормить.

Тесто поднялось уже. Тетка Ульяна только было взялась месить, скрипнула дверь. Неуж так скоро Ванька и дед Матвей вернулись — первое, что пришло в голову. Но тут же сообразила: это Зинуля-Горемычка пришла к ней.

— Заходи, Зина, чего дразнишь, — отозвалась тетка Ульяна. — Я уж вижу: это ты скрипишь дверью.

Зинуля перестала прятаться, вошла в комнату. Она была в том же платье, в горошек; волосы на голове причесаны гладко.

— З-зд-дра-авст-твуйте, — протянула Зинуля.

— Здравствуй, здравствуй, доченька. Садись посиди. Я вот пироги с яблоками затеяла, Ваньку своего побаловать хочу. В тюрьме его пирогами не кормили, кашей овсяной да супом картофельным, говорит, вот чем.

Зинуля посочувствовала Ваньке:

— П-плохо ему т-там б-было.

— Не мед, конечно. Тюрьма, милая, не подарок, тюрьма — наука. Кто провинился — на исправление туда.

— И-ив-ван п-провинился? — Зинуля вопросительно смотрела на тетку Ульяну.

Та махнула, не стала отвечать, похоже, надоел ей один и тот же вопрос.

— Ты пироги с яблоками любишь? — перевела тетка Ульяна разговор на другое.

Зинуля смущенно повела плечами:

— Н-не з-знаю.

— Как — «не знаю»? — удивилась тетка Ульяна.

— Н-не ел-ла их.

— Пироги с яблоками не ела? Да что ж это такое? В деревне живешь… Э-э, накормлю тебя нынче, накормлю. Будешь есть?

— Б-буду.

Тетка Ульяна перешла от стола к печке и там завозилась. Зинуля молча следила эа ней.

Когда та чуток приосвободилась, Зинуля заговорила про свое. Вчера по телевизору фильм показали — «Человек-амфибия». Так там как раз, в фильме, Михаил Козаков играл. Зинуля видела его.

— Жених твой, да? — шутливо заметила тетка Ульяна.

— Ага, жених. — Зинуля тоже улыбалась.

— Вот Фрося так Фрося, придумала же!

— Ага, п-рид-думала.

— Она бы лучше для тебя настоящего нашла, а то все шутит. От беса, от беса!

— У меня е-есть н-настоящий.

Тетка Ульяна удивленно подняла глаза:

— У тебя, Зина? Настоящий?

— Д-да-а, у-у мен-ня.

— Кто ж такой?

— Н-не с-скажу, — отвела в сторону взгляд Зинуля.

— Тайна? Ну и бог с тобой, держи тайну при себе, — этак спокойно отреагировала тетка Ульяна.

Зинуля сидела, пока не испеклись пироги.

— Ну что, вкусные? — полюбопытствовала тетка Ульяна.

— Ага, в-вкус-сные.

— Еще будешь?

— С-спасибо.

Тетка Ульяна все же подала пирог Зинуле.

— Возьми, — сказала, — матери снесешь, пускай и она отведает.

Зинуля взяла. Постояв, вдруг заплакала.

— Ты чего? — забегала тетка Ульяна вокруг нее. — Что случилось?

— М-мат-ть ж-жал-луется: п-плохо ей.

— Матери?

— Д-да-а.

— А отец где?

— В-в ку-узнице.

— Что ж ты ему не сообщила? Побежала бы в кузницу и сообщила: матери, мол, плохо.

Зинуля виновато опустила глаза.

— Э-э, — махнула тетка Ульяна, — чего с тебя взять. От беса! От беса! — Она окинула взглядом стол, печь, не случится ли чего, пока туда-сюда бегать будет, и подала знак Зинуле: пусть следом идет, она сейчас глянет, что с ее матерью.

Евдокию Перевалову и вправду было не узнать, заметно сдала она в последние дни. Давно ли тетка Ульяна приходила больную попроведывать, но тогда еще Евдокия выглядела терпимо, во всяком случае, глазами двигала и лицом не походила на мертвеца.

Зинуля стояла сзади и плакала. Тетка Ульяна ее успокаивала.

— Не реви, не реви, Зина. Мать твоя еще поживет, — говорила она, хотя сознанием понимала: лукавит, дни Евдокии Переваловой сочтены. Еще, может, маленечко и потянет, но это недолго продлится.

Вот она какая, жизнь, думала тетка Ульяна, подарила себя человеку, но через определенное время от него и отрекается.

Тетка Ульяна Евдокию помнит молодой. Красавица была, парни за ней только так ухлестывали. И Игнату, кстати, она досталась непросто. Евдокию за другого засватали, уж жених приезжал на тройке, но тут Евдокия сама запротивилась. Не пойдет, сказала за того жениха. И вообще свадьбы не желает, рано ей еще семьей обзаводиться, года не пришли. Хотя девки в ее возрасте за любого согласны выйти, лишь бы одинокими не остаться. И настояла на своем. А тут Игнат из армии вернулся. Увидел Евдокию и загорелся на ней жениться. Отец ни в какую — простоват, говорит, больно, да и хозяйство у жениха бедненькое. Но Евдокия сама сделала выбор — за Игната пошла. Жили они неплохо, дружно, потом посыпались беды одна за одной: сначала с Евдокией приключилось горе, болезнь в постель уложила, затем с дочерью — не зря, похоже, сказывают: беда не ходит одна…

— Не реви, не реви, Зина. — Тетка Ульяна подступила к больной: — Может, врача позвать?

Евдокия на мгновение открыла глаза, собравшись с силами, промолвила:

— Не врача мне, могильщика. — Это уже было привычно, тетка Ульяна не раз от нее это слышала. И все же ее слова произвели недоброе впечатление, ибо Зинуля тут же истошно завыла, будто мать в сей миг и умерла, закрыла навечно глаза.

— От беса! От беса! — недовольно буркнула тетка Ульяна, оглядываясь на девчонку. — Людей поиспугаешь. — И — к Евдокии: — А ты тоже хороша, чего ляпаешь незнамо что. Плохо? Понятно, плохо. Мне тоже нехорошо. Это к перемене погоды. У меня сердце давит и давит, спасу нет. К дождям. Так что ты, Евдокия, не пори горячку и людей не страши, поживешь еще. Воды тебе подать? — Тетка Ульяна увидела, как больная шевельнула пересохшими губами. — Будешь пить воду?

Евдокия наконец выдохнула:

— Мне бы воздуха, Дышать нечем.

— Воздуха? — Тетка Ульяна повернулась к Зинуле: — Открой окна.

В комнате вскоре посвежело.

— Вот так, — спокойно произнесла тетка Ульяна. — Хорошо теперь? Легче стало? — обратилась она к Евдокии.

Та чуть приподняла голову:

— Спасибо тебе, Уляха.

— Чего там, пустяки, — махнула рукой тетка Ульяна. — Главное, чтоб тебе, Евдокия, стало лучше. Ничего, ничего, потерпи, сейчас отпустит. Я и сказываю: на погоду это у тебя.

Зинуля этакой кошкой приблизилась к ней и потерлась о бок — спасибо ей, тетке Ульяне, что привела в чувство мать, а то та совсем уж запаниковала, хоть попа зови. Потом ее провела до калитки.