Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Филипп Ненашев улыбнулся в ответ:

— А ты, Матвей Егорович, не меняешься, прежний все.

— Это в каком же смысле?

— А в том, язык у тебя никак не притупится. Острым был, острым и остается.

— Острить — не болтать, важно — дело дать. Директор усмехнулся.

— Ну вот что, — произнес он, поднимаясь. — Я в район сейчас, ехать уж пора, а вы порешайте тут. Я возражать не стану, что решит Филипп Александрович, то и будет.

— А чего решать, все просто. — Завотделением повернулся к Ваньке: — Нам в теплицах нужно семена срочно прорастить, истопник требуется, пойдешь?

Ванька махнул, не раздумывая: пойдет. Истопником так истопником, какая разница где работать, главное — при деле.

— А зарплата? Кхе-кхе. Зарплата-то какая, Филипп?

— А это от него будет зависеть, — завотделением кивнул головой в сторону Ваньки. — Крутиться станет — пойдут деньги. Деньги, они любят работящих.

Разговор на том завершился. Следовало теперь оформляться и выходить на работу.

— А директор, — делился впечатлением по дороге Ванька с дедом Матвеем, — и в самом деле мужик ничего. Чувствуется, головастый.

— Показался?

— Ага.

— Кхе-кхе. Вот Фильку узнаешь ближе, тоже самое скажешь. Я, когда его на должность завотделения поставили, сразу определил: этот далеко пойдет. Коль директора куда-нибудь выдвинут, на его место только Фильку.

— Спасибо тебе, Матвей Егорович.

— За что? — не понял сразу Ваньку дед Матвей.

— Ну как — «за что»? За доброе слово, которое ты за меня сегодня замолвил.

— Э-э, пустяки.

Тетка Ульяна, когда вернулся из Заречного Ванька и сказал, что о работе уже договорился, считай, никак не отреагировала, не обрадовалась, но и возражать не возражала: его дело, племяша, как решит, так пусть и поступает. Ее беспокоило больше иное — Ванька из города вернулся каким-то не таким, чего-то, похоже, случилось там. А что именно, ей неведомо.

— Спасибо Матвею Егоровичу, — делился радостью Ванька. — Если бы не он, трудно, наверное, пришлось.

— Чего ты так решил?

— А того — из колонии, не с курорта.

— Тьфу ты, — ругнулась тетка Ульяна. — Вбил ты себе в голову.

— Поневоле вобьешь.

— Но ведь тебе и Каширин вон чего предложил… Значит, плевал, что ты из колонии.

— Каширин — да, а другие плевать не будут. Других надо знать.

— Много знать будешь, скоро состаришься.

— А я уж и так немолодой. Вон у меня седин сколько, — Ванька нагнул голову, демонстрируя.

— Седые волосы — не старость, признак присутствия ума.

— Ты что же, теть Уль, хочешь этим сказать? — Ванька хохотнул: — У меня имеется ум?

— Раньше был, а теперь не знаю, — ушла от прямого ответа тетка Ульяна.

— Опять ты загадки загадываешь.

— Я?

— Ты. Ты, теть Уль.

— От Бес! От Бес! Не-а, это ты мне морочишь голову.

— О чем ты, теть Уль? — Ванька прикидывался наивным, а сам, конечно, догадывался, что волновало тетку — его отношения с Катериной. Но какие у него с ней отношения? Ну, съездил, ну, встретился, что из того?

Тетка Ульяна промолчала, нашла повод и вышла на улицу. Оставшись один, Ванька вдруг вспомнил, как его встретила Катерина.

Нет, она в самом деле стала странной какой-то, на прежнюю совсем не походила. Внешне даже покрасивела, а вот поведение у нее резко изменилось.

«Ну как ты тут?» — Ванька все же явно робел, он отступил чуть назад.

Внизу в это время послышался стук двери, затем раздались шаги. И опять стало тихо.

«Я не кстати, да?» — заговорил снова Ванька.

Катерина вытерла слезу:

«Ты всегда кстати, ты всегда у меня любимый», — и было сделала движение вперед, но Ванька снова отступил. Когда он это делал, Катерина, по всей видимости, заметила, что он припал на одну ногу.

«У тебя ушиб? — поинтересовалась она. — Ударился где-то?»

«Ты это о чем?» — не сразу сообразил Ванька.

«Ну, о ноге твоей!»

«А-а, пустяки».

«Но ты хромаешь?»

«Хромаю. — Ванька махнул рукой: — Расскажи лучше, как живешь».

«Я-то? — Катерина спохватилась: — Что ж ты в дверях? Проходи, глянешь».

Ванька неуверенно переступил порог.

Дети еще спали. В комнате гулко тикали часы.

«Ну как?» — Катерина поправила на груди халат.

Ванька еще раз обвел взглядом комнату:

«Ничего. Красиво, уютно, — и добавил: — Со вкусом».

«Тебя выбирала, тоже вкус имела», — торжествующе подчеркнула Катерина.

Ванька смутился.

Катерина это заметила.

«А ты изменился».

«Постарел?» — уточнил Ванька.

«Нет, несмелый какой-то стал. Раньше…»

Ванька перебил Катерину, заметил:

«Раньше и жизнь была иная».

«Ты что имеешь в виду?»

«А вот это хотя бы — богатство!»

Катерина прищурилась:

«А-а, ты вон о чем. Да, богаче, богаче мы стали жить».

«А я бы по-иному сказал: ловчее. Да-да, ловчее!»

«Ты завтракал?» — резко изменила тему Катерина.

«Спасибо».

«Спасибо — да или спасибо — нет?»

«Да».

«Это другое дело. — Катерина остановилась и не знала, как быть дальше. И тут она вдруг прильнула к нему: — Ну, что же мы, а? Неуж так и будем истуканами стоять? Ну? Любимый ты мой!..»

Он сидел потом в комнате, а Катерина возилась на кухне, готовя для него кофе. Он ей говорил: ему бы чаю, он в колонии привык к нему, а она стояла на своем: только кофе, он у нее гость и будет пить, что она пожелает. Кофе она приготовит чудно, по-турецки!

Он сидел и ждал кофе. И тут в комнату вскочил мальчик. Не было ли то видением, размышлял после Ванька? Нет, перед ним действительно стоял мальчик, примерно лет трех, упитанный, белоголовый.

«Дядя, ты наш папа?»

Ванька на него смотрел и не знал, что ответить.

Он уже было хотел что-то сказать, но в эту минуту появилась Катерина и мальчика увела. Возникшее внезапно напряжение вмиг развеялось, и он себя почувствовал облегченно.

Потом сидел он с Катериной на кухне и пил кофе по-турецки. О чем у них шел разговор, помнилось плохо, все происходило как во сне, во всяком случае, тогда ему так казалось.

…Вскоре вернулась тетка Ульяна.

Ванька поднялся:

— Дня через два схожу к Каширину и попрошу у него лошадей. Надо перевезти сено. Солнце припекает — может пересохнуть.

— Хорошо, — согласно кивнула тетка Ульяна.

— Я перевезу сено и пойду на работу.

— Хорошо, — опять кивнула тетка Ульяна, будто иного слова у нее не было.

После этого во двор уже вышел Ванька.

Ванька и дед Матвей рано утром ушли переворачивать сено, а тетка Ульяна затеяла печь пироги. Племяш уж какой день дома, а она его сдобами и не баловала. Ему же как раз сейчас мучного нужно побольше — вон какой худющий, хворост хворостом. Словом, племяша откармливать и откармливать, чтоб стал гладким и чтоб его девка какая-нибудь полюбила.

Тетка Ульяна достала из сундука муку, принесла яиц, заготовила кувшин с молоком и принялась за дело.