Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

«Не можем! — решительно ответил Венедикт. — Я же сказал русским языком, не еврейским».

Отец язвительно усмехнулся:

«Говоришь-то не по-еврейски, верно, а поступаешь, как последний жид», — и неохотно протянул тому деньги: — На, возьми и подавись ими».

«Мишка-а, — пригрозил гость, — веди себя правильно! Без оскорблений, пожалуйста!»

«Где тебя выписали на мою голову?!»

«Мишка-а, без оскорблений, еще раз прошу!»

«Ладно, ладно — без оскорблений… Ограбил и еще… Чего стоишь, собирайся и езжай к себе на родину, вон деньги есть уже у тебя. И здравствуй там… И никакая вас гнида не берет!»

«Мишка!»

«Ну чего, чего мишкаешь? Сорок семь лет, как Мишкой зовут!»

Отец было собрался выходить из сарая, посчитав: разговор окончен, но Венедикт и не помышлял этого делать.

«Погодь, погодь, Мишка, — остановил он брата жены. — У меня еще вопрос к тебе».

Тот насторожился.

«За Тамаху Еламову, которую снасильничал ты и которая, рожая от тебя дитенка, померла, прошу еще триста рублей».

Что было дальше, чем окончился их разговор, Катька не знала, она закрыла рот руками и пулей вынеслась из сарая, отец и Венедикт только успели ее проводить глазами.

И все же она проявила силу воли и никому о том не рассказала, даже матери — кому оно нужно, чужое горе? Его у всякого своего предостаточно.

И теперь не рассказывает, в себе держит ту горькую полынную правду.

Сержа не было.

Екатерина Михайловна, отчаявшись, убрала все со стола, разложив по местам, переоделась в халат и принялась за вечерний туалет.

В полночь она легла.

Екатерина Михайловна лежала, но все еще прислушивалась: а вдруг раздастся звонок?

Она засыпала — звонка не было.

Звонок послышался утром.

Екатерина Михайловна вскочила, торопливо набросила халат, на ходу расчесалась и побежала открывать дверь — ну она и задаст сейчас Сержу, что он ее обманул и не пришел вечером.

По ту сторону порога стоял Иван Чухлов. Екатерина Михайловна смотрела на него и не верила своим глазам: неужели это Бес?

Он! Он! Он!

— Любимый ты мой! — И она прямо в халате, причем полураспахнутом, бросилась тому на грудь.

Два дня подряд Ванька с дедом Матвеем ходил на Юхимку и заготавливал сено, дело как будто бы подвигалось, трава и вправду оказалась густой, упругой и довольно высокой, так что сосед не обманул. На третий он засобирался вдруг в город, решил к Катерине съездить. Для этого уговорил тетку Ульяну сходить к Прокиным и попросить адрес дочери, только пусть, предупредил, не называет истинную причину, и не к отцу обращается, а к матери — Глафире, та все-таки попроще.

Идти к Прокиным тетка Ульяна сразу наотрез отказалась, опять, подчеркнула она, племяш влипнет в какую-нибудь катавасию, и вообще Катька ему не пара, она была замужем, имеет двух мальцов, а вдруг из тюрьмы вернется муж и снова к ней подкатит — чего тогда будет. Но Ванька убедил тетку: ну чего она раньше времени тревогу бьет, не за тем он едет к Катерине, чтоб себя ей предлагать, просто ему хочется глянуть, как живет его бывшая невеста, изменилась ли.

Тетка Ульяна вернулась от Прокиных недовольная. От Бес, от Бес, ворчала она!

— Ты кого это ругаешь? — спросил ее Ванька. — Самого, что ли? Он был дома?

— Тебя! Тебя, окаянного!

Ванька повеселел:

— А меня за что, теть Уль? Я ведь еще ничего такого не сделал.

— Сделаешь, впереди все, — предрекла тетка Ульяна и сунула племяшу адрес. — Надо же, на обман толкнул! От Бес! От Бес! Глафире сказываю: на базар собралась, Катька нужна…

На следующий день утром Ванька трясся в автобусе, он уехал в город первым рейсом.

Ванька сидел у окна и думал, как себя поведет, когда заявится к Катерине.

…С ней он начал встречаться после армии, уже не один год минул после того. Они, правда, и до этого виделись, еще бы, жили в одном селе, куда ни пойди — одни и те же лица, но вот не обращали друг на друга внимания; похоже, не было того самого толчка, который, так, во всяком случае, считал Ванька, называют чувством. А то вдруг толчок такой случился.

В тот вечер кирпилинские парни и девчата ходили в кино на хутор Заречный, центральную усадьбу совхоза, какой-то индийский двухсерийный фильм крутили там, затем устроили танцы. В общем, возвращались поздно. Ванька шел вместе с Гришкой Бродовым, как раз в тот момент у них была дружба.

Ну, и вот они идут, а Гришка возьми и ляпни: на спор, он, мол, сейчас любую девку уговорит, дело для него плевое, что хворост сухой поджечь. С ними еще был и Прокша Оглоблин. Он-то и заспорил: не уговорит, и протянул Гришке мясистую ладонь — перебивай, Ванька.

Ванька перебил.

Гришка тут же от них и оторвался, а примерно минут через десять догнал, но уже не один, а с девушкой. Ребята посмотрели — Катька Прокина. Неужели Гришка своего добьется, ревниво подумал Ванька? Он как ее увидел, у него враз душа перевернулась. То ли тогда была ночь особая, то ли с ним что-то происходило, трудно сказать, однако сердце екнуло — как же он Катерину раньше не замечал? Вот дурень, ох и дурень! Теперь все, теперь она Гришке достанется, этому коту облезлому. А он, выходит, по бабам мастер, до этого у того такой прыти не было, подумал Ванька.

Вскоре они разошлись. Но удалились друг от друга недалеко — послышались неожиданно крик, пощечина. Ванька и Прокша Оглоблин тотчас обратно — они уж сообразили: Гришка, наверное, стал нахальничать, а девка засопротивлялась. Ванька подумал на бегу: спор никогда до хорошего не доводил, он тоже виноват, зачем руку перебивал?

Гришка увидел Ваньку и Прокшу Оглоблина и стал психовать: кто звал их сюда, баба — она и есть баба, она сначала повизжит, как недорезанный поросенок, а потом… Ну, люди, живут, а уму-разуму не научатся!

«Вам что надо? — продолжал он шуметь на Ваньку и Прокшу Оглоблина, помня, наверное: лучшее средство защиты — атака. — Вы что, за нами подглядывали? Э-эх! Подло! Подло, мужики!»

Катерина стояла обок и молчала. Она вся дрожала, будто от дикого холода.

Ванька опустил голову.

«Я же говорил тебе, — обращаясь к Прокше Оглоблину, бросил он недовольно, — не надо было спорить, а ты…»

«Но я…»

«О чем ты, Ваньша?» — Это Катерина.

«Не слушай его, — заговорил Гришка, — Мелет, незнамо что. Какой спор? Ну какой спор? Чего ляпаешь, олух царя небесного!»

Грозило дракой.

Но Прокша сгладил положение:

«Ладно, ладно вам, петухи. Домой айда, вон поглядите, Катерина зуб на зуб не попадет. Да и поздно уже, завтра подниматься ни свет ни заря».

Домой Катерину довел Ванька, ему было как раз по пути. Когда шли, он ей накинул пиджак, чтоб нагрелась. Катерина не возражала.

Вот так и началась их дружба, можно сказать, с курьезного случая…