Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Вернувшись с работы домой, Ванька смотрел телевизор — шла интересная передача, показывали, как сейчас перестраиваются села. Он так увлекся передачей, что, когда залаяла собака, недовольно чертыхнулся: да умолкни там!

Будто собака была рядом и слышала его.

Но та не унималась. И Ванька тогда вышел на улицу: кто тут ее дразнит?

У калитки стоял Гришка Бродов и постукивал палкой.

«Подь сюда», — позвал он вышедшего Ваньку.

Тот подошел:

«Чего тебе?»

Гришка с тех пор, как Ваньку осудили, переменился заметно. Наверное, женитьба, ребенок остепенили парня, заставили думать о другом. Во всяком случае, Гришку и Петра, двух братьев, трудно сейчас сравнить, можно сказать, небо и земля. На последнем бригадном собрании Гришке даже переходящий красный вымпел вручили, как лучшему механизатору — во!

«Чего тебе?»

«Тебя наша мать к себе вызывает», — безо всякого вступления сообщил Гришка Бродов.

«Что значит — «вызывает»? — выразил удивление Ванька. — Она что у вас, начальница большая?»

Гришка скривился:

«А ты к словам, Бес, не придирайся. Просит мать, понимаешь, просит?!»

«Что случилось?»

«О том она тебе сама скажет».

«Это не разговор, — Ванька махнул рукой: — Никуда не пойду».

«Почему?»

«Да не пойду — и все. Чего это я еще объяснять стану, почему. Пока себе сам хозяин».

Гришка помедлил.

«Я тебя понимаю, — сказал он через минуту. — Но и ты тоже… Ну войди в положение: мать просит».

«Она меня просила и раньше, — съехидничал Ванька. — И я, дурак, искренно поверил… Что еще ей, какая помощь?» — как бы уже смягчаясь.

«Она тебе скажет».

«Зарядил — скажет, скажет…»

«А ты, Бес, между прочим, тоже одну и ту же пластинку прокручиваешь. — Гришка блеснул глазами. — Что же, теперь ты всю жизнь станешь думать, что Бродовы тебе только зла хотят?»

«А чего еще, скажи? — заводился Ванька. — Большого счастья, да? А твой Петро хоть сейчас меня за глотку и… Вот чего он желает!»

«Ты, пожалуйста, меня с Петром, не путай. Петро старший, а я младший. Петро — дурак, а я… Ты сказки в детстве читал, Бес?»

«Сказка сказкой, да в ней намек!»

«А я тебе про что? Про то же самое: Петро наш набитый дурак, живет-живет, а уму-разуму никак не научится!»

Ванька усмехнулся Гришкиным словам — такое он от него слышит впервые.

«Ладно, — сдался наконец Ванька. — Чего мать хотела?»

«Поговорить с тобой».

«Отчего не пришла сама? Я дома. Тут бы и поговорили».

«Не может она».

«Что такое?»

«Помирать собралась. Уж целую неделю помирает».

«Помирать? — Ванька пожал плечами: — А я тут при чем? Я что, поп, что ли? Молитвами буду отшептывать, да? Так я не знаю молитв, не обучен им».

«Она тебе скажет, чего нужно», — объяснил Гришка.

Ванька еще раз хотел подчеркнуть: она однажды сказала — довольно, вон сколько в колонии пробыл, но передумал.

«Ладно, — бросил он, соглашаясь, — погоди тут, я сейчас».

Ванька у Бродовых давно не был, уж не помнит когда. Да и как ходить к ним после случившегося — это вообще характера не надо иметь. Сейчас иное дело, сейчас сюда привела нужда — человек при смерти, а коль так, отказывать ему ни в чем нельзя.

В комнате Ванька подошел к кровати, на которой лежала старая Бродиха, Надежда Фроловна. Как вернулся он из колонии, они встречались всего лишь раз, у магазина столкнулись. Ванька ходил туда за хлебом, а Бродиха за чем-то еще. Но говорить меж собой не говорили. Ванька поздоровался. И она поздоровалась, после чего молча прошла мимо.

Волосы у Бродихи побелели, они разбросанно лежали на подушке; лицо желтое, пухлое.

«Добрый вечер, Надежда Фроловна», — поприветствовал Ванька.

«О, Иван Иванович! — беззубо прошамкала Бродиха. Голос у нее был тихий, чуть с хрипотцой. — Спасибо. Думала, не придешь. Обидела я тебя тогда, очень… Садись, посиди рядышком».

Гришка подставил стул.

Ванька опустился на него:

«Слушаю вас, Надежда Фроловна».

Бродиха было приподняла голову, но тут же опустила. Видимо, не было сил.

«Помираю вот я, Иван Иванович, время мое пришло».

«Ничего, Надежда Фроловна, поправитесь, бегать за внуком еще будете».

«Спасибо, Иван Иванович, за добрые слова, но смерть уже близко».

Ванька не стал возражать. Он ждал, когда Бродиха перейдет к главному, к тому, зачем позвала.

«Гриша-а!» — окликнула вдруг она сына.

«Слушаю тебя, мать. Чего?»

«Петя дома?»

«Во дворе».

«Позови».

«Зачем?»

«Затем, что необходим».

Гришка насторожился:

«Тебе плохо, мать? Ты помирать собралась, что ли?»

«Я уж давно собралась, да вот никак до сих пор не помру. Позови брата», — еще раз попросила Бродиха. Вскоре Гришка вернулся вместе с Петром. Увидев Ваньку, тот чуть вздрогнул, но взял себя в руки.

«Чего, мать?» — спросил Петр.

Бродиха шевельнулась, услышав голос старшего сына:

«Пришел? Я собрала вас, чтоб сказать… — Она повернулась в сторону Ваньки и посмотрела на него этак умоляюще: — Иван Иванович, отпусти грех, господом богом тебя прошу, отпусти, пожалуйста!»

Ванька опешил. В изумлении были и сыновья Бродихи.

«Какой грех, мать?» — опомнился первым Петр.

«Да, какой?» — поинтересовался и Гришка.

«Иван Иванович знает, — кивнула Бродиха на Ваньку. — Я ему на сохранность давала деньги, от вас, иродов, прятала. Вы же меня убить собирались, у меня их требовали».

«Мы шутили, мать», — тотчас нашел оправдание Петр.

«Да, — подтвердил Гришка, — было такое».

«Хороши шутки, сыночки мои. — Бродиха перевела дыхание: — Но вся печаль…»

«Погоди, мать, — выступил Гришка. — Ты же нам что тогда сказала? Будто отдала за пшеницу, так?»

«Да, — кивнул Петр и тоже спросил: — Так?»

«В том и печаль вся, сыночки, так, — выдохнула наконец Бродиха. — Пожадничала я тогда. Хотела, чтоб и мои деньги сохранились, и за пшеницу получить».

Братья удивленно посмотрели на Ваньку. Ванька — на них.

«Вот она, правда, друзья мои! — заключила Бродиха. И слегка повернулась к Ваньке: — Отпусти, Иван Иванович, грех мой, не держи на меня зла, а я за тебя там, на том свете, молиться стану».

Ванька не знал, что ему делать, как быть в таком случае. В жизни у него разное было, но подобного не происходило, не выступал еще в роли своеобразного попа и не отпускал никому грехов.

«Полно, полно вам, Надежда Фроловна, — прорвался наконец у него голос. — Ну чего вы, спрашивается, себя попусту, ну было и было, мало ли чего в жизни случается. Что было, то давно быльем уже поросло. Полно, Надежда Фроловна, вспоминать о прошлом, нужно жить нынешним днем. Завтра, к примеру, вы подниметесь, и все опять станет на свои места, для вас все снова оживет. Вы только ни о чем плохом не думайте, Надежда Фроловна, это сейчас для вас главное».

«Спасибо тебе, Иван Иванович, великое тебе спасибо, что не помнишь зла. Вот, — Бродиха перевела свой взгляд на сыновей, — у него учитесь, будьте такими же, и мне сделается покойно на душе, на том свете у меня не будет никаких тревог за вас. Спасибо тебе, Иван Иванович!» — еще раз поблагодарила она.