Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— Радости-то от моей жизни ей, пожалуй, маловато бы было.

Елена Николаевна не ответила. Алексей продолжал:

— У могилы вас, как мать, прошу, не таите на меня зла.

Елена Николаевна вздохнула.

— Да господь вам судья.

Катя любила свою работу, а потому быстро освоилась на новом месте. Теперь все заботы коллектива детского сада были и ее заботами. Катя познакомилась с родителями и знала, какие семьи нуждаются в ее помощи, и, как могла, помотала. Так невидимыми нитями привязывало ее к себе село Озерное. И тем не менее Катя втайне все еще надеялась, что Алексея рано или поздно переведут работать куда-нибудь в управление (ведь предлагали же), и они переедут в город.

Поэтому, когда Алексея избрали председателем колхоза, Катя огорчилась: дорога в город была отрезана. И в то же время родилась новая надежда. После того памятного вечера, когда они отпраздновали пятилетний юбилей, Алексей еще больше замкнулся. «Теперь уж он остепенится», — думала Катя. Ей нравилось, что люди стали относиться к ней с бо́льшим уважением. Даже Ефросинья как-то зашла в кабинет и застыла в монашеской позе у порога.

— Вы что это там у двери-то топчетесь? — спросила Катя.

— Да ты же теперь председательша…

— Ну и что ж из этого?

— Так как же с тобой теперь говорить-то?

— Да так и разговаривать, как разговаривали раньше. Председатель-то Алексей Петрович, а не я.

— Оно, конечно, так, но если разобраться, то совсем не этак…

— Все понятно, — рассмеялась Катя. — Что вы хотели?

— Сын письмо прислал. Надумал в городе остаться. Так ты скажи Петровичу, пусть он ему пропишет, чтобы не смел мать в одиночестве оставлять.

— Так вы сами и сходите к нему.

— Да ты что, сердешная, в уме ли? Я еще с девок робею перед мужиками. Так ничего, а как поглядит какой, я вся слабею, слова в зубах застревают. А твой-то Петрович уж больно строг. А я этой строгости совсем не выношу.

— Хорошо, я ему скажу.

День, как и прежние, в милых сердцу заботах, прошел быстро. Катя с Иринкой пришли домой, полили цветы на клумбах, потом Иринка убежала играть к соседским ребятишкам, а Катя стала наводить порядок. Стирая пыль со стола в кабинете Алексея, она в полузакрытом ящике заметила что-то светлое, похожее на материал. «Что-то припас для подарка», — подумала Катя. Немного поколебавшись, выдвинула ящик. В нем лежала кремовая рубашка. Катя взяла ее и опустилась на стул. Какая-то безотчетная тревога охватила ее. Эту рубашку она видела где-то. Но где? Напрягла память, и перед ней всплыла картина: в разорванной собакой куртке стоит Анна, а на земле у ног ее кремовая рубашка. «Не мажет быть…» Рубашка обжигала ей пальцы. Катя бросила ее в ящик.

«Мог же Алексей и сам купить рубашку, — старалась успокоить себя Катя. — Нет, не мог. Я ему сама всегда покупаю. Он даже размера своего не знает…» И опять перед глазами всплыла Анна. С вызовом, как показалось тогда Кате, глянула она на нее, потом отвернулась и отошла к мотоциклу. «Не бросит он эту потаскуху». Горькая обида сдавила грудь. Теперь что бы ни делала Катя, все валилось из рук. А тем временем наступили сумерки. Катя сходила за Иринкой, умыла ее, накормила и стала укладывать спать.

— А ты что, мамочка, такая? — заглядывала в глаза Кате Иринка.

— Какая?

— Совсем чужая. У тебя головка болит?

— Да, да. Спи, моя крошка. Пусть тебе приснится белый медвежонок, а еще много-премного цветов.

— А тебе пусть приснится наш папочка. Он же самый хороший и самый сильный. Папка даже пургу не боится. Ты знаешь, куда мы с ним поедем? Далеко-далеко…

— Спи, роднуля.

Катя, сдерживая рыдания, вышла из Иринкиной комнаты. Вскоре приехал Алексей.

— Ужин на кухне. Сам разогревай, — не взглянула на Алексея Катя.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось.

Катя исчезла в дверях. Алексей выпил стакан холодного чая, прошел в свой кабинет, закурил. «Что опять с Катей? Какая ее муха укусила?» И тут же забыл об этом. Он сегодня был на торфяных болотах. Торфа много. Алексей достал с полки учебник по агрономии. Нашел раздел удобрений. «Лучшим подстилочным материалом считается верховой слаборазложившийся торф, применяемый в виде сухой крошки, — читал он. — Для крупного рогатого скота его необходимо 5—6 килограммов в сутки». Алексей отодвинул учебник. «Что же получается? В сутки потребуется для нашей фермы около трех тонн торфа. Таким образом, каждый месяц мы будем иметь дополнительно около ста тонн удобрений. Надо организовать добычу торфа. Его вместе с навозом и минеральными удобрениями мы можем использовать для подкормки поливных лугов и пастбищ».

Мысли Алексея прервала Катя. Она подошла к столу и в упор посмотрела на Алексея.

— Что с тобой?

Катя рывком открыла ящик стола.

— Что это? — кивнула она на рубашку.

— Рубашка, — повел плечами Алексей. — Но это называется, шарить по чужим карманам.

— С тобой доживешь до веселой жизни. Где взял рубашку?

— Уверяю тебя, не ворованная.

— Так я скажу, где ты ее взял: тебе подарила Анна.

Алексей не ответил. Он смотрел через стол в угол и чуть слышно постукивал пальцем.

— Что молчишь? — наступала Катя. — Я завтра при всем народе швырну ей эту рубашку.

Потемнело лицо у Алексея. Тяжелым взглядом посмотрел он на Катю.

— Попробуй только.

— Что тогда? Прогонишь? Да я сама хоть сегодня уеду. Пропади ты пропадом со своей Анной.

Катя торопливо, точно спасаясь от кого-то, выскочила из кабинета. Алексей долго ходил из угла в угол, курил папиросу за папиросой. «Что делать? Иринка… Она мне не простит, да и я бы не простил. Сиротский хлеб не на меду испечен. Да и люди не поймут, скажут, в председатели выбился, и жена не пара стала, к любовнице потянуло. Дожился ты, Отрогов. Ну да ладно… Будет день, будет пища». Алексей лег на диван.

В эту ночь Катя не сомкнула глаз. Она свернулась под одеялом, всплакнула. От этого стало немного легче. Катя вспомнила детство, юность. Жила она с родителями за городом в небольшом поселке. Возле домов протекала неширокая речка. За ней по долине тянулись поля, за ними темнел лес. Катя была единственным ребенком в семье, ее любили, баловали. Всегда с нетерпением она ждала осени. Когда наступал конец августа, они с матерью отправлялись за ягодами или грибами. Хорошо в эту пору в лесу. Купаются деревья в тумане, прохлада, тишина, ни одна веточка не шелохнется. И вдруг совсем рядом зашумит, затрепещет круглыми листочками осинка, точно испугается чего-то. Степенные березы смотрят на нее с осуждением. Толстым слоем лежит прошлогодний лист. Пахнет прелью. Катя приглядывается. Вроде ничего нет. И вдруг из-под листка выглянет бледно-желтой махровой кромкой груздь. Катя уберет лист, а там целый выводок.

— Мама, ты только погляди. Прелесть-то какая! — кричит Катя.