Вера Дорофеева - Истории без любви

Испытания аппаратуры на вибропрочность и виброустойчивость проводились по трем взаимно перпендикулярным направлениям в диапазоне частот от 5 до 2 500 Гц. Проверка аппаратуры на прочность при воздействии линейных и центробежных перегрузок осуществлялась на центрифуге с созданием длительной перегрузки...

Монтаж аппаратуры на ракете и предстартовая подготовка также осуществлялись бригадой сотрудников института.

Эксперимент проводился на полигоне... Через 20 с после старта на высоте в 100 км по команде с Земли была начата инжекция электронов. В течение 60 с на восходящей ветви траектории ракеты инжектор работал в 1-м импульсном режиме, инжектируя поток электронов мощностью 3 кВт. На высоте 150 км был включен 2-й импульсный режим работы, при этом мощность потока электронов была 3,5 кВт. Время работы аппаратуры во 2 м импульсном режиме составило 103 секунды. В конце эксперимента в течение 9 с аппаратура работала в непрерывном режиме при мощности электронного потока 3,5 кВт.

Наибольшая высота подъема составила 163 км. Общее время работы инжектора составило 232 секунды.

Эффект возникновения искусственного полярного сияния зарегистрирован на одном из наблюдательных пунктов сотрудниками обсерватории Киевского Государственного университета.

Эксперимент «Зарница» является первым этапом эксперимента «Аракс» с использованием аппаратуры мощностью 15 кВт, проводимого с помощью французской ракеты «Эридан» на острове Кергелен в 1974—1975 гг.»

Эту комнату с огромным письменным столом, поставленным наискось к окну, всегда полузакрытому белой шторой-гармошкой, называют «штабом института», а хозяина кабинета — «начальником штаба». Высокий, спортивный, с мгновенной реакцией, резким сарказмом, он, на первый взгляд, мало соответствует чопорному званию ученого секретаря. Но только на первый взгляд. Огромное хозяйство патоновского центра требует контроля, мгновенных решений и сиюминутных координаций именно такого человека, организатора, каким является Всеволод Николаевич Бернадский.

Шахматист, играющий ответственную партию, всегда имеет время на обдумывание очередного хода. Даже когда гроссмейстер сражается одновременно со множеством противников, он может задержаться у одной из досок, чтобы проанализировать обстановку. Работа же ученого секретаря в Институте электросварки похожа на блицтурнир, который он каждый день ведет, по крайней мере, на ста досках.

Кого только ни видели стены этого кабинета! Практиканта-дипломника провинциального вуза в потертом костюме и изысканного, словно сошедшего с обложки журнала мод, представителя знаменитой шведской сварочной фирмы, крупного деятеля атомной промышленности и золотодобытчиков Колымы, у которых полетели ковши драг, инженеров-космонавтов, соискателей ученых степеней и нефтяников Тюмени, прокатчиков из Ждановска и писателя, желающего сотворить пьесу об институте, проектировщиков мостов для БАМа и руководителей подшефного колхоза, авиаконструкторов и жильцов дома, расположенного рядом с Опытным заводом, экономистов-футурологов, желающих знать потребности сварки в двухтысячном году и ревизоров финансовых органов, усомнившихся в высоких экономических показателях института...

Кроме того, конечно, свои, институтские, которые идут к Бернадскому с нерешенными вопросами, житейскими заботами, неурядицами. В этом кабинете просят внеочередной отпуск и валюту на новый прибор, комнату для жилья и помощи в скорейшей публикации реферата, разрешения поработать в лаборатории в субботу и содействия во «внедрении» на каком-нибудь из крупных заводов, совета по тактике научного поиска и лишнюю ставку в лабораторию...

Да мало ли проблем, конфликтов, спорных ситуаций и сбоев ежедневно возникает в институте, где работает почти шесть тысяч человек!

И он увязывает, координирует, советует, согласовывает, лавирует, дипломатично отшучивается, пробивает, ходатайствует, внушает, поддерживает, возражает, душит конфликт в зародыше и принципиально убеждает в чем- то директора.

Будь на этом месте человек, не обладающий такой реакцией, масштабным видением и работоспособностью, он давно бы пошел ко дну. Но Бернадский действует, вполне соответствуя «принципу Питера» — принципу компетентности, а проще, тащит воз и еще сокрушается, что в сутках лишь двадцать четыре часа, а шесть из них надо отдавать сну. Ему известно все, что происходит в институте. И он помнит по имени и фамилии не только рядовых сотрудников, еще ничем особенно не заявивших о себе, но и ведущих рабочих на заводе.

Эта напряженная жизнь, этот неиссякаемый поток неотложных дел, забот, спорных ситуаций и конфликтов отточили мысль и реакцию Бернадского. И кто-то из институтских острословов после одного из разговоров с ученым секретарем заметил: «Похоже, у Всеволода Николаевича в голове находится малая ЭВМ». Когда ему передали это, Бернадский отреагировал мгновенно: «Бронзовею на ходу».

Но иногда по вечерам, когда он оставался в кабинете один, чтобы привести в порядок ворох бумаг, накопившихся за день, вдруг откуда-то приходило чувство недовольства и неудовлетворенности собой...

История ученого секретаря, рассказанная одним из старейших и уважаемых сотрудников Института электросварки имени Е. О. Патона.

— В начале пятидесятых годов в институт пришло много молодежи. Бернадский заметно выделялся среди них. Сын известного в городе врача, он был очень начитан, в совершенстве знал немецкий язык и свободно читал технические журналы, обладал оригинальным мышлением в области техники. В задачах, которые ему приходилось решать в тот момент, он искал свой подход к проблеме. Одним словом, ему было свойственно то, что сегодня ученые, уже не стесняясь, называют творчеством.

Некоторые черты его натуры, которые сделались особенно заметными, когда он стал ученым секретарем, проявлялись уже тогда. Например, точность, собранность, обязательность, какая-то внутренняя, — рассказчик задумался, подбирая точное выражение, — повышенная ответственность за дело. Вместе с тем он не был слепым исполнителем любого приказа. Не кидался судорожно претворять все идеи, исходившие сверху. У него была даже на этом, изначальном этапе научной деятельности на все своя, очень рациональная точка зрения, которую он не боялся высказывать человеку, какое бы положение тот ни занимал.

И в то же время, несмотря на этот рационализм, а, может быть, именно благодаря ему, Сева мог загореться, на первый взгляд, очень туманной и, как многим казалось, бесперспективной идеей. Очевидно, в этих случаях рационализм помогал Вернадскому вылущивать, выбирать из самой бредовой идеи зерно истины. Он тогда работал очень продуктивно и целеустремленно, с большей отдачей, чем многие его сверстники.