Николай Павлов - Горячее лето

Город проснулся.

Высоко в небо уходят кроны тополей. Они мягко шелестят своими светлыми молодыми листочками. Еще выше тополей поднялись строительные леса. Они всюду, куда ни посмотришь. Поутру доски выглядят свежими, чистыми, точно после купанья. Солнечные лучи красят их в неуловимо тонкие цвета — то в бледно-розовый, то в лимонно-золотистый. А за лесами — стены, оконные проемы, колонны, балконы.

Мироненко не спешил. В нем ширилось светлое чувство, которое не передашь словами. Город строится. Страна строится. Хорошо идти улицами наших городов… «А что было бы, если б не война?!»

Вместо заводской строительной площадки Мироненко свернул на Степной поселок. Он придерживался принципа: идти туда, где труднее.

Первым на строительной площадке Мироненко заметил Березова. Неторопливо, степенно проследовал тот к одному из строящихся домов, взял топор, сильно размахнулся, ударил раз, другой. Дерево ответило звоном. Постоял, прислушался, огляделся.

Увидев Мироненко, Березов подошел к нему.

— Топор пробовал, остер ли, — словно в оправдание сказал Березов, пожимая протянутую руку.

— И силу тоже, — усмехнулся Мироненко.

— И силу.

Мироненко спросил о соревновании по профессиям. Березов отвечал неторопливо, раздумчиво. Говорил, что во многом идет ощупью, ошибиться не хочет, подделки боится, пустого шума.

К Карпову он не пошел. На приглашение Мироненко ответил:

— У меня общественные дела с трех часов. До трех надо норму топором отмахать. Это, полагаю, тоже соревнование.

У Карпова Мироненко застал главинжа Ивянского. Они рассматривали большую схему. Карпов заметно волновался, на спокойные реплики Ивянского отвечал то с обидой, то с запальчивостью.

«И я был таким же. Горячим. Неудержимым, — подумал Мироненко, подходя. — А теперь какой? Возраст, годы? Ничего подобного! Пора исправить укоренившуюся ошибку, что годы ведут к старости. Берешь очередной возрастной рубеж — и старость отодвигается, отступает».

Мироненко не стал им мешать. Он сидел и слушал: речь шла о потоке. Он приметил, что Карпов сбавил тон. Элегантный Ивянский острым, как шило, карандашом ставил на схеме вопросительные и восклицательные знаки. Карпов застегнул распахнувшийся ворот рубашки на все пуговицы.

— Это поправлю. И это. Так? — спросил он Ивянского, упорно избегая смотреть на Мироненко.

Времени остро не хватало. Дни шли, летели, мелькали. Составлялся график потока. Березов постарался, чтобы с предложениями, с советами к Карпову пошли и Егоров, и Петя Проскурин, и Иван Агафоненко, и ветеран штукатур Черемных. Каждый полагал, что его предложение обойти никак невозможно. График трещал, график ломался. А что поделаешь?

В этот день, вскочив с постели раньше обычного, Владимир с наслаждением умылся до пояса холодной водой под краном, накрепко растер плечи, грудь, спину полотенцем. Когда вышел из дома, тело еще приятно горело.

Он долго любовался степью. Казалось, все вокруг стало ярче: и зеленые бескрайние поля, и рядки подросших молодых тополей, и солнце, подымающееся над заводом, нестерпимо сияющее… Может быть, и она в ту же самую минуту смотрела из-под руки на солнце?

Иван Агафоненко возился возле растворомешалок. Вчера его не было на работе. Карпов спросил, что случилось.

— Прогулял, товарищ старший лейтенант, — ответил тот сумрачно.

— Без причины?

— У артельщиков накануне был. На юбилей пригласили. Ну и…

— А жена?

— Я с женой не хожу. Куда ей с таким… бородатым.

— Приглашать пробовал?

— Да у меня холостые компании по преимуществу.

«Иван, Иван, — хотелось сказать ему, — ты можешь быть очень счастливым». Карпов не сказал, сообразив, что в таких обстоятельствах слов мало. «Грузить тебя надо, так нагружать, чтобы часу свободного не оставалось, — подумал Карпов. — Нужно с Березовым обмозговать».

И все-таки чувство подъема не исчезло. Весь день Владимир работал в состоянии светлого предчувствия.

Ее нет рядом, но она совсем близко. В любой момент они отделены друг от друга лишь получасом. Он знал, что Тоня сегодня обязательно придет. Чувство близости было до того осязаемо, что иногда он оглядывался в надежде встретить ее взгляд.

Вскоре после концерта самодеятельности Тоня позвонила, пригласила в цех. Хазаров кисло морщился: сорвут, дескать, деревообделочники поставку щитов и оставят на бобах… В цехе говорили много, спорили бурно. В комсомольское обязательство вписали пункт о щитах, которые должен изготовить участок Тони. Сутулый курносый начальник жался и кряхтел, но против молодежи не пошел.

Потом Владимир провожал Тоню до дома. Она была тихой, чуть не молчаливой. Неожиданных вопросов не задавала. Даже о следующей встрече они не условились.

…Она пришла после работы рассказать, как идет подготовка к изготовлению щитов. Он развернул перед ней график — «почти окончательный». Все рассчитано и отработано, как расписание поездов!

Темно-синий вечер возник где-то в степи, над полями, и неслышно подступил к городу. На небе зажигаются звезды, на земле — огни. Тускло, будто сквозь занавеску, виднеется сквозь легкие облачка луна. Свежий степной ветерок изредка пробежит верхушками деревьев, те ответят одному ему понятным шепотом, и снова все смолкнет. Такие вечера бывают в ту пору, когда лето пришло на смену весне. Не умолкает только смех в скверах, за кустами желтой акации.

— Дом техники, смотри, — показывала Тоня на новые здания. — А это будущая центральная городская библиотека. Весь этот корпус с трехметровыми окнами — читальный зал.

Она знала и любила свой город. Он вырастал у нее на глазах. В войну сюда переехали два завода с Украины. Не только полушубки да пимы отправлял город на фронт!..

— Вот там, за рекой, будет строиться «Сельмаш». А тут — новый центр. Видишь, деревянные домишки отступили на задворки? Я слушала лекцию городского архитектора…

Неприметно для себя они больше всего говорили о будущем. Здесь будет завод, там новый квартал, дальше — площадь с огромным цветником. Они не мечтали и даже не просто верили — они знали.

Они не делили будущее. Оно было общим.

Вдоль улицы тянется аллея из кленов. Сквозь их сходящиеся наверху в сплошной массив кроны и не разглядишь выплывший из-за облачка лунный диск — он только угадывается где-то слева. Свет и тени причудливо перемешались, рисуя неуловимо тонкие узоры на земле, на стволах деревьев, на лицах. Время от времени с мягким шорохом проносятся за деревьями машины, разбрасывая по аллее быстро бегущие световые блики.

— Хороший у нас город. И хорошеет год от года, — сказала Тоня.

— А Ленинград? — с явным лукавством спросил Владимир.