Николай Павлов - Горячее лето

Начальник стройучастка осматривал новый дом.

Окна и двери были распахнуты настежь. В комнатах гулял осенний степной ветерок. Шаги раздавались звонко, гулко.

Если бы кто-нибудь сейчас посмотрел на Хазарова — удивился бы. Он бродит по квартирам, как влюбленный, потерявший покой.

В комнате, где окраска строгая, спокойная, хорошо устроить спальню. А вот в маленькой комнате, очень светлой и очень уютной, обязательно будет детская. Две кроватки можно поставить, а над ними повесить коврики с медвежатами и зайцами. Под Новый ход в комнате зазеленеет и засверкает игрушками елка со звездой и дедом Морозом.

Хазаров, забывшись, улыбался собственным мыслям. Почему-то именно сейчас представилась воображению детская. У него не было детей. С некоторых пор Березов стал приглашать его к себе. И у него, старика, завязалась дружба с березовскими мальцами.

— Хазаров, Хазаров! — громко произнес он и снова принялся придирчиво осматривать стены, двери, рамы.

После того, как он возвратился из «отпуска», сдан уже не один дом. Но этот… Этот дом для него дороже любого прежнего.

Хазаров постукивал в стены и прислушивался, точно по звуку можно было определить, хорошо ли сделана кладка, хотя в процессе строительства особенно тщательно следил за этим домом. Кладка выполнена из шлакоизвестковых камней.

Как-то вызвал его к себе Боровой, подробно познакомился с результатами исследований и расчетами и дал санкцию строить дом, а все материалы увез в Москву для утверждения в главке массового перехода на новую систему кладки.

— Знаете, Хазаров, что это такое? В государственном масштабе — это миллионы рублей!

На кухне Хазаров остановился недовольный.

— Ах, неряхи, неряхи! — ворчал он, вытирая платком никелированную ручку двери. — Захватали и не почистили.

Затем он придрался к побелке и штукатурке. В углу нет прямой линии от пола до потолка. И побелка не очень ровная.

До него донеслись звуки четких, чеканных шагов по лестнице. Так ходит Карпов. Зачем потребовалось ему ходить по домам, полностью подготовленным к сдаче?

Хазаров вышел навстречу.

— Не ожидал, Платон Петрович!

— Люблю запах свежей краски. А вы?

— И я, — весело согласился помощник. — В новом доме, даже осенью — как в саду весной.

Целую минуту стояли они друг перед другом, охваченные теплым чувством. Потом Платон Петрович пошел в кухню и заговорил слегка недовольным, меланхолическим басом:

— Завтра пораньше с утра сюда маляров. Будто в кухне позволительно побелить хуже, чем в комнатах! Темные пятна на потолке проступают.

— Хорошо, Платон Петрович, поправим, — согласился Карпов, хотя пятен рассмотреть не мог.

Хазаров вновь принялся костяшками пальцев выбивать частую дробь по стене.

— Как вы думаете, в порядке? Не будут нас трубопрокатчики зимой лихом поминать?

— Хороший звук. Работа сделана на совесть.

— Не везде мы сами успевали смотреть, Владимир Николаевич.

— Самим везде и не нужно. Нашим людям можно доверять, — сказал Карпов с ноткой укоризны в голосе. — Чувство ответственности подымается доверием.

Хазаров промолчал. Раньше он не позволил бы «молодому специалисту» так с собой разговаривать. Подобное замечание было бы воспринято как личное оскорбление. А теперь… Между ними все-таки стояла полоса тумана, неясная, неприятная дымка, сквозь которую они плохо видели друг друга. Карпов вел себя выдержанно, тактично, даже предупредительно. На первых порах он не перечил начальнику ни в чем. В таком поведении Платон Петрович угадывал фальшь. Не таков человек Карпов, чтобы ради призрака мира поступаться своим мнением. Но дымка таяла. День ото дня туман рассеивался. Карпов снова становился самим собой.

— Много домов построил — ничего необыкновенного… Как будто так и надо, — заговорил Хазаров, и в голосе его послышались новые нотки. — А вот построил этот — сердце прыгает в груди! Немолодое сердце и грудь не юношеская… Отчего бы это, Владимир Николаевич? В больших делах участвовал, пятилетки выполнял. И вот поди ж ты… скромный домишко так трогает душу!

Карпов видел, что Хазарову сегодня хочется поговорить о многом, о самом важном. О том, что происходит перед глазами, что он видел раньше вскользь и мимо чего торопливо проходил.

— Я думал, вы и раньше всем сердцем отдавались делу, — возразил Владимир.

— Как сказать… Может быть и так. Значит, сердце теперь больше становится, вместительнее. Это звучит не высокопарно?

Он завел разговор о себе, о своей жизни. Рассказ звучал просто, даже на первый взгляд сухо, но шел из недр существа. И направлен он был не от детства к зрелым годам, а обратно — от настоящего в прошлое. Война, пятилетка, НЭП, революция… Точно шел он по ступенькам в былое и по-новому рассматривал свою жизнь. Безусловно, можно было — надо было! — успеть больше. Гораздо больше. Он мало искал, жил старыми привычками…

— Остерегайтесь таких ошибок, Владимир Николаевич! — воскликнул он. — У вас вся жизнь впереди.

— А у вас?

— У меня впереди только кусок жизни остался… кусок неопределенного размера. — Он помолчал, потом спросил: — А знаете, за что я Семкина уволил?

— Что-то в нем затхлое, плесневелое.

— Ведь это он ту сплетню про вас и Мироненко распускал.

Владимиру не хотелось продолжать этот разговор. И в то же время ему нужно было с кем-нибудь поделиться нахлынувшими мыслями и чувствами. Пожалуй, это все-таки выглядело бы смешно — советоваться с Хазаровым по личным вопросам… Пойти поговорить с мамой?

Сейчас он протянул бы на прощание руку и пошел домой, если бы не услышал знакомый голос:

— Смотрите, эти снопы на фасаде дома — настоящая находка. Символ.

Недавно стройуправление открыло специальную мастерскую для отливки архитектурных деталей из цемента и алебастра.

Через окно Владимир увидел Мироненко, Ивянского. А за ними — Тоню. Они любовались домом, и по выражению лиц было видно, что дом им нравился.

Карпов отступил в глубь комнаты, а Хазаров кинулся к окну, высунулся наружу до половины.

— Ага! — закричал Хазаров. — Подслушал: хвалите! В глаза такое никогда не скажете. В самом деле хорошо, а?

Хазаров перевалился через подоконник так, что, казалось, вот-вот выпадет.

— Вот так раз, — удивился Мироненко, — вы что же, начальник… барельефы караулите? Ай, недоверчивый человек! Да и чужие секреты подслушивать не годится.

— Извините, но это уж не секрет, — засмеялся Хазаров, широким жестом указывая на дом. — Погодите, я сейчас все покажу и расскажу. Изложу в рублях и копейках.

— Не надо. Мы сами в дом пожалуем.

Первой мыслью Владимира было уйти, но он сейчас же устыдился своего намерения. Он хотел бежать от Тони! Какая чушь. Почему же нельзя прямо смотреть ей в глаза?