Николай Павлов - Горячее лето

— Погодите, Егоров, я тут грузди и рыжики насмотрел. Пальчики оближешь.

— А вы приценялись? И полсотней за килограмм не откупишься. В войну эвакуированных грабила, теперь вот вас, приезжих. Семичиха у нас — известная хозяйка в городе, да втридорога дерет без всякой совести. Кулачка. Скупает по дешевке, сортирует, солит, маринует — и на каждый рубль, почитай, два рубля прибыли в мошну складывает.

— Семичиха? — Карпов оглянулся и заметил сидевшего за спиной торговки старшего писаря, считавшего замусоленные рубли и трешницы. — Тогда понятно.

И сейчас же ему припомнился нечаянно подслушанный разговор за углом, хриплый голос Третьякова и второй… Так то ж был голос Семкина!

— Не жалую этих… Семкиных, — в раздумье продолжал Егоров, как всегда немного смущенно, но твердо. — Опоры в людях не ищут. Живут, словно поганки, — не на радость, на вред всем. Прошлым годом Ивянского таскали в прокуратуру по милости Семкина. Донос, вишь, настрочил, вредителем хотел выставить. Тогда Семкин из управления к нам перебрался, притих. И как земля этаких носит.

— Гм-м… — Карпов издали еще раз с сожалением посмотрел на отборные, калиброванные рыжики и пошел. Уж очень скверно стало на душе.

Возвращаясь из командировки, Березов должен был в большом городе сделать пересадку. Он приехал утром, и в его распоряжении было часов восемь. Он решил посмотреть город. Чаще всего останавливался возле строящихся домов и наблюдал.

Возле громадного — в квартал длиной — шестиэтажного дома, на окраинной улице, Березов лицом к лицу столкнулся с Хазаровым.

— Нежданно-негаданно… — полувопросительно сказал Березов, шагнув навстречу.

После рукопожатия Хазаров, уклоняя взгляд, торопливо пояснил, что решил навестить старых знакомых, живущих в этом городе. Оживляясь, Хазаров похвастал, что некоторые из его приятелей-однолеток стали видными строителями, а один даже профессором. Потом он увлек Березова за город, где строились дома из шлакобетонного камня, как на Степном.

Тут выяснилось, что Хазаров не зря провел время в отпуске.

— Когда я услышал — не поверил: шлакоблоки на известковой основе!

— Да как же они затвердеют? — спросил Березов.

— Вот именно! И я то же самое сперва спросил. Но видите — факт. Известь очень тонко размалывается. Кроме того…

Они долго спорили, смотрели, снова спорили.

— Это интересно. Большая экономия цемента. А если у нас попробовать? Едемте, Платон Петрович, домой, — предложил Березов.

Хазаров молчал.

— Едемте, а? Вместе. Немедля.

— Домой, так домой, — сказал Хазаров с таким видом, точно ему было совершенно безразлично: оставаться ли здесь или ехать.

Однако, зная характер Хазарова, Березов понял, что согласился тот все-таки слишком поспешно. И эта поспешность выдала его с головой.

Через день они явились на Степной с чемоданами в руках и рюкзаками за плечами. Был час разгара работ — любимое строителями утреннее время, когда солнце еще не обжигает землю отвесными лучами, а ласкает и согревает ее своим теплым взглядом.

— Платон Петрович! — воскликнул Березов, останавливаясь и опуская чемодан.

Он не был здесь около месяца.

— Вот мы и дома, — сказал он спокойнее. — А Степной меняет облик.

Вокруг было по-новому светло. Большая часть старых домов поселка оштукатурена. Молодая зелень оттеняет кремовую белизну домов, ставших тоже молодыми. Ранним утром, видно, здесь прошел дождь. На листве деревьев остались крупные, пронизанные солнцем капли. Ветерок легкими порывами смахивает их. Миг они блестят в падении и затухают на земле. Клумбы цветут гвоздикой и левкоями. Кусты пошли в рост. Среди насаждений выделяются подростки-клены, точно курчавые ребятишки, разбежавшиеся по поселку.

— Смотрите, Платон Петрович!

Березов указывал туда, где на фоне ярко-желтых полей пролегла новая улица. Десяток новых домов выстроился двумя рядами. Стекла поблескивали на солнце.

Два дома докрашивались, на двух заканчивались кровельные работы, а на двух следующих воздвигалась кирпичная кладка. Подъемные краны легко, как игрушки на нитках, вздергивали вверх проволочные сетки-контейнеры со стопками кирпичей. Секунду помедлив, как бы приготовясь к следующему движению, они разворачивались и плавно опускали груз на подмости, к ногам каменщиков.

Хазаров смотрел хмуро. На побуревшем лице и шее выступил пот. Платон Петрович так и не поставил свой большой чемодан. Гнулся под тяжестью поклажи. И не сводил глаз с поселка.

— Значит, наладили, — буркнул он себе под нос и пошел, не оглядываясь.

На строительстве Хазаров появился так же внезапно, как ушел в отпуск. Он шагал улицей, заложив руки в карманы, короткими кивками отвечая на приветствия встречных и чувствуя на себе пристальные, любопытные взгляды. Он смотрел вокруг широко открытыми глазами, хотя старался сделать вид праздно прогуливающегося человека.

Еще утром, когда Березов воскликнул: «Смотрите, Платон Петрович!» и указал вот сюда, на эти дома, Хазаров с трудом скрыл волнение. Он тогда не мог даже смотреть: солнце ли слепило или набегавшая на глаза влажная пелена.

Дома… Эти дома он весной закладывал, строил. Теперь во многих из них живут новоселы. Окна раскрыты. На подоконниках стоят цветы. Из дверей выбегают дети, вертятся возле рабочих, мостящих улицу. Те, что постарше, пытаются помогать — таскают колотые камни. Сразу видно, праздник на этой улице. Любо, должно быть, сердцу строителя.

Хазаров не мог толком разобраться в своих чувствах. Он был доволен, что дома выросли так скоро, но в душе жила острая досада.

Чем ближе он подходил к стройке, минуя заселенные дома, тем тревожнее становилось на сердце. Все перемешалось — обида, сознание своего поражения, горечь отставания. В отпуске у него хватало времени подумать. Встречаясь с прежними приятелями, внешне постаревшими, Хазаров видел, что живут они молодо. И невольно поддавался зависти.

А он?.. Его летом отпустили, фактически выгнали в «отпуск». Значит, он не нужен. Устарел. Отстал, товарищ Хазаров! Предложат тебе, брат: иди на все четыре стороны. Теперь уж — в бессрочный отпуск. А работать-хотелось до зуда в руках. Строить!

Как бы хорошо сейчас взбежать по лесам наверх, почувствовать на лице ветерок, напоенный запахами полей, поднять руками тяжелый, шершавый шлакобетонный камень.

Нельзя… Ему сейчас невозможно позволить себе такую роскошь. Он здесь наблюдатель. Посторонний человек! Просто — любопытный. Бывало, он гордо и пренебрежительно посматривал с высоты возводимой стены на таких же вот зевак, которым недоступно наслаждение строителя, под чьими руками растет новое здание.

Машины гудят, жужжат и постукивают, как на большом строительстве. Хазаров выпрямляется, выпячивает грудь, замедляет шаги, приближаясь к центру стройки.