Альберт Карышев - В День Победы

— Или это просто хулиганство?

— Никак нет.

— Тогда попробуйте, — сказал Петров. — Побольше затяните прыжок.

— Вы шутите, товарищ генерал?

— Нет, я серьезно. Попробуйте затяните прыжок. Гауптвахту я вам больше не обещаю, а из училища отчислю.

Он оставил Федорова, а сам подумал: «Парень прав». Он тоже много размышлял о сохранении десанта в воздухе и предельную задержку в раскрытии парашюта всегда имел в виду. Он считал, что вообще напрасно не тренируют армейский десант для затяжных прыжков, а выбрасывают с фалом, когда фал цепляется за трос в самолете, открывает ранец, быстро появляется купол, и солдат висит как удобная мишень. Но если стоит приучать к затяжным прыжкам массовый десант, то специальным группам надо тренироваться для раскрытия парашюта низко над землей.

«Отличные мужчины, — подумал генерал, поглядывая на курсантов. — Крепкие, жилистые и красивые. Они не хуже тех, с которыми я воевал в десанте. Страшно вспомнить, какие мужчины погибали на войне, отцы такого же вот красивого потомства. Но эти должны уметь больше, лучше моих товарищей по фронту. Курсант Федоров прав. Ясное дело, мальчишество, горячая голова, но вот в чем загвоздка: толково рассуждает и, по совести сказать, ни к чему тут не придерешься».

К Федорову, как только генерал отошел, приблизился капитан Максимов. Он захотел выяснить потихоньку, о чем сейчас курсант думает и что от него на сегодня можно ожидать. Фронтовик-десантник, отчаянный на войне лейтенант, он в мирное время сохранял боевые качества и любовь к парашютному делу, потому пошел работать с десантниками. Редкий дар скрывать свои чувства и глядеть всегда ясными глазами достался курсанту Федорову не известно от кого из родителей: они у него погибли — отец в боях за Ленинград, а мать во время блокады, — и он вырос в детском доме. Капитан Максимов оглянулся, покачал головой, затем, предупреждая на всякий случай Федорова, постучал пальцем в свой висок.

— Федоров, тебе жизнь не надоела? — тихо спросил он.

— Нет, — сказал курсант. — Жизнь мне, товарищ капитан, нисколько не надоела.

— Гляди, Федоров. Чтобы никаких.

— Ни в коем случае, — отвечал курсант.

— Ты о чем? — спросил капитан.

— Не знаю, — сказал Федоров. — О том же, о чем и вы, товарищ капитан…

Максимова отозвал начальник училища. Они вместе прошлись, и генерал заговорил с блеском в глазах. Он сказал, что при высоте, с какой сейчас начнется выброска десанта, можно было бы затянуть прыжок не на пятнадцать заданных секунд, а на тридцать. Максимов, не поворачивая головы, почтительно кивал. Он слышал разговор Петрова с курсантом Федоровым. Тридцать секунд, сказал генерал, не меньше. Легко подсчитать, что если высота полторы тысячи метров, то десантник откроет парашют в ста пятидесяти метрах от земли. Эти сто пятьдесят метров погасят инерцию, парашютист отцепит лямки и сразу вступит в бой. Безусловно, есть риск разбиться при передержке в две секунды из-за оплошности или неполадок; в спорте это идиотизм, авантюра, хотя кто-то уже пробовал, но на войне такой риск был бы оправдан.

— Понимаете, капитан, — произнес Петров азартно, — нападение врасплох! Десант как из-под земли! Противник бы его и не заметил! Особенно ночью!

— Понимаю, — ответил Максимов.

— Что вы скажете?

— Я думаю, что это интересно и правильно. Вот, пожалуй, и все, что я хотел бы сказать…

Отпустив капитана к курсантам, генерал задумался, потом посмотрел на Федорова. Тот, завершая укладку, размышлял о шальном десантном налете и в воображении видел, как парашютисты, распластавшись, летели камнем, вдруг над самой землей изверглись их парашюты. Он рассуждал так же, как думал начальник училища. С учетом сопротивления воздуха он пролетит четыреста метров за первые одиннадцать секунд падения. Дальше сопротивление воздуха возрастет настолько, что скорость сделается постоянной, пятьдесят метров в секунду. Значит, если затянуть падение на тридцать секунд при выброске с высоты тысяча пятьсот метров, то парашют откроется в ста пятидесяти метрах от земли. Ну, еще можно задержать открытие на одну секунду, размышлял Федоров, в случае чего, и потом еще до земли останется сто метров. Этой бы высоты, пожалуй, хватило, чтобы погасить инерцию.

Он закончил укладывать свой парашют и поднял голову. Генерал тоже стал смотреть на небо. Все настойчивее пригревало солнце. По лицу пополз слабенький ветер, а наверху появилось второе облако; высота отталкивает труса, но она притягивает смелого, и когда парашютист сорвется вниз, сердце его не уйдет в пятки — вначале оно подступит к самому горлу, затем вспомнит, что так уже было, и привычно заноет. Кроме сильных мускулов и острых глаз у этих парней были крепкие нервы и любовь к небу, отчаянная храбрость, но при этом чувство меры и здравого смысла. Генерал думал, что все бы до одного они подошли для десанта «камнем» во главе с капитаном Максимовым, и решил так: «Побросаем мешок с песком. Прицепим к нему прибор давления, чтобы он открыл парашют на высоте сто пятьдесят метров, и поглядим».

Максимов проверил готовые парашюты. Главные спарили с запасными, надели парашюты на себя и застегнули лямки. Капитан велел разобрать каски и оружие, построил курсантов и обо всем доложил генералу. Начальник училища кивнул и остался у «газика», а Максимов повел группу к самолету.

Заработал мотор. Подул ветер, созданный винтом. Максимов дал команду сесть в самолет, вошел сам, задраил люк. Самолет вырулил на взлетную полосу, затрясся, потом рванул со старта. Он набирал высоту. Десантников придавило к сиденьям. Двигались солнечные изображения иллюминаторов по переборкам.

Курсант Федоров выглядел спокойным, сосредоточенным, но почему-то своим видом раздражал Максимова. Капитан сидел возле люка, подозрительно посматривал на Федорова. Курсант старался не видеть его, он смотрел на товарища напротив, и тот ему загадочно улыбался. Федоров думал о своем и решил: «Ладно. Поживем — увидим».

Самолет повалился на борт, так что взмыло над ним крыло с отходящими на место закрылками, завершил поворот, и его скорость, курс и высота сделались постоянными. Наверху было ослепительное небо. Внизу под самолет подбиралось зеленое поле. Где-то стоял «газик», и около него генерал.

Сократились обороты двигателя. Капитан встал у люка и застегнул каску. Все проверили вытяжные кольца и надели ремни автоматов на грудные перемычки парашютных лямок, затем застегнули перемычки и прижали оружие так, чтобы оно не мешало дернуть кольцо и действовать руками при планировании. Максимов распахнул люк. Ему вдруг показалось, что у Федорова неустойчивое выражение лица: курсант словно почему-то забеспокоился. Но тут самолет направился немного вниз — это означало, что пора прыгать.