Альберт Карышев - В День Победы

— Я знаю, мальчик, — ответила инспектор устало. Мать зашевелилась, открыла лицо, встала и заговорила, сперва будто удивленно, дальше с потеплевшими от слез глазами, глотая слова и не переступая приниженного возмущения:

— Как?.. Что же это такое?.. Детей от родной матери?.. Да какое у вас на это право?.. Или вы сами не мать?.. Постыдились бы, посовестились!.. Разве можно?..

— Мне нечего стыдиться, — сказала непрошеная гостья, вздохнув, и тронула дужку очков. — Это вам надо было раньше думать.

— Да как же?.. Я ведь у них есть!.. Отец на войне погиб!..

— Ах, милая! — воскликнула женщина с досадой. — Вы думаете, мне это легко? Сердце разрывается!.. Но я уполномочена. В конце концов вы сами виноваты. Никто не позволит вам мучить детей.

Некоторое время старший сын не вмешивался. Но его пренебрежение к матери и пожелание ей зла за все обиды оказались нестойкими.

— Подожди ты, мамка, — сказал он и увел от инспектора детей. Настя все же успела подсказать женщине:

— Ты нас забери, когда мамки не будет.

— Никуда они не пойдут, — произнес Вениамин.

— Не надо бы тебе, мальчик, вмешиваться, — сказала инспектор. — Ты лучше отвечай за себя. С тобой нам тоже надо поговорить.

— Про колонию, что ли?

— Да, об этом. Ты состоишь на учете в милиции. В колонии не так уж плохо. Тебе было бы там не хуже, чем дома.

— Где мне хуже, а где мне лучше, это мое дело, — ответил Вениамин с чувством достоинства. — Дома, тетенька, мне, например, лучше. Отправить хотите, отделаться от меня… Только с маленькими что будет? Подумали вы как следует?..

— Чудной ты, мальчик, какой-то, — усмехнулась инспектор.

— Это ты, тетенька, так думаешь, что я чудной, — сказал Вениамин неуважительно. — А вот они, дети, думают по-другому. И в детдом они ни в какой не пойдут. Будь уверена. С матерью останутся и со мной. Конечно, покажи им конфетку — пойдут. Дураки ведь. Ну ладно. Ты их поспрашивала, вот и я хочу спросить. Настасья, хочешь, чтобы мамки у тебя больше никогда не было? Интересует это меня очень. А вы, головастики?.. И чтобы я с вами больше не жил…

Вместо ответа дети подняли рев. Гостья поерзала на стуле и кашлянула.

— Вот тебе и пожалуйста, — сказал Вениамин. — А ты говоришь, суд. Никакой суд не отсудит у матери родных детей, если они сами без нее не желают.

— Я бы тоже этого не хотела, — сказала женщина серьезно.

— Иди, тетенька, домой. Я же тебе говорил: не беспокой нас больше.

— Хорошо, — ответила инспектор, завязывая тесемки на папке. — Я ухожу, — и обратилась к матери: — Не знала я, что у вас такой сын. Вам надо благодарить его.

Вениамин проводил ее до порога и сам открыл дверь.

— Так-то просто как-нибудь заходи, — попрощался он. — Чайку попить…

— Не плачь, — сказал он матери, но она внезапно схватила одного малыша, другого, прижала к себе, но тут же обоих оттолкнула и взялась за голову. — Не плачь ты!.. — повторил Вениамин.

— Перестань!.. Перестань!..

— Ну ладно. Ты сначала успокойся, — произнес он, покусывая губы.

— Замолчи! — закричала мать. — Не трогай! Защитник нашелся! Уходи от меня!..

Несколько дней у нее было диковатое выражение лица, точно оно застыло в тот вечер. Губы были сжаты. Жили только глаза, отражая страдание. Вида матери пугались маленькие, жались к старшему брату. Вениамин гладил детей по головам, чтобы успокоить.

Он пошел к директору школы. Попросил выйти стоявшую в кабинете учительницу и недружелюбно заговорил:

— Вы, что ли, все затеяли?

— Что, Вениамин?

— Чтобы детей у моей матери отобрали.

— Нет, мальчик, не я, — ответила Клавдия Тимофеевна. — Но если ты хочешь знать мое мнение, то я этому не удивляюсь.

— Разве не безобразие — отнимать у матери родных детей?

— Это несчастье, Вениамин. Но ты пойми этих людей. Разве они по-своему не правы?

— А меня в колонию?.. Тоже не вы?..

— Не я, — сказала Клавдия Тимофеевна. — Напротив, я считаю, в этом нет надобности. Ты достаточно самостоятельный человек. А на будущий год пойдешь в ремесленное училище. Как договорились.

Кажется, слухи о новых событиях в семье Чикуновых не достигли пока соседских ушей. Но необычный вид матери соседи заметили.

— Знаешь, дед, маленьких приходили у матери отбирать, — поделился Вениамин с ближайшим соседом, когда тот полюбопытствовал.

— Что ты! — в ужасе сказал старик и перекрестился. — Вот дело-то до чего дошло! Я-то думал, так болтали, у кого языки без костей! Докатилась сердешная!

— Не проговоришься кому?

— Нет, Венька! — обещал возчик. — Про такие дела разве можно? Я прежде язык себе выдеру, если он сам начнет говорить, когда я забуду! Ребятня бы, чего доброго, не проговорилась! Стыд-то какой!

— Пацанов из дому пока не выпущу, — сказал Вениамин. — А там, может, позабудут.

— В случае чего, я тоже пригляжу за ними, — сказал дед Аркадий…

Мать за короткое время переделала множество дел. Она работала до самоистязания, все с тем же остановившимся выражением лица: смела всю пыль в каморке с видимых и неприметных мест, чистила веником стены и потолок и не обращала внимания на то, что ребята чихали, наконец, подоткнула юбку и взялась мыть пол. Потом она заболела. На улице дул ветер, и уже бились о стекло сухие снежинки, напоминая, что заканчивается осень.

Скоро ударили морозы. Сразу наступила крутая зима; и снова печь-времянка жрала дрова, сперва все березу да сосну, потом сырую осину. В комнате рано зажигали коптилку, и копоть то тянулась шнуром, то распушалась от дыхания и тонких сквозняков. Печь из железа приобретала красные бока, становилось до одури жарко, но скоро тепло уходило на улицу из щелястого помещения. Мать запасала ко сну горячей воды, чтобы налить ее по бутылкам и положить маленьким в постель. Не переставая болеть, она ходила на работу и кашляла легким сухим кашлем. У нее провалились щеки и углубились глаза, а нос заострился. В пищу пошли картофельные очистки, которые прежде не выкидывали, а сушили и ссыпали в мешок. Но вдруг госпитальным работникам раздали подарки: свиную тушенку в жестяных цилиндрах. Тушенку съели, отмечая наступление Нового года, и опять начали отваривать очистки. А мать все кашляла, кашляла и вдруг совсем свалилась, разметалась от жара, потом начала дрожать от озноба.

Вениамин накрыл ее всеми одеялами, а сверху положил пальто. Он опять забросил уроки, сидел возле матери и подносил ей воду, затем ложился рядом, согревая мать.

— Холодно… Холодно… — бормотала она. — Окна закройте…

— Ты прижмись, мамка, ко мне, — говорил Вениамин в страхе, — посильнее… И тебе будет тепло-тепло…

Малыши сразу стали серьезные.

— Умрет она у нас скоро? Да, Венька? — спрашивала Настасья, и Вениамин, чтобы не слышала мать, шипел в ответ сестрице: