Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

Молодая мулатка с тонкими чертами лица держала закутанного в тряпье младенца, черного, как антрацит. Красавица цыганка с черным младенцем понимающе поглядывала то на него, то на Калинку: любит, не любит? Любит! Да, да, блондинка, ты еще не опытна, а я тебе говорю: любит!

Я сразу поверила молодой цыганке. И почему я поверила? Ведь до этого я видела тебя в театре на постановке «Чужая возлюбленная» всего один раз. Цыганка мне наворожила своими глазами… Милый, а что, если действительно есть какая-то неведомая сила, подчиняющая нас себе?.. Сладостная, милая наивность… Сладостная пора вызревания. Ей двадцать пятый. А человечеству сколько? Гордые, самоуверенные существа — люди. А что, если не люди, дельфины? Дельфины гуманны. А люди? Их уже три миллиарда, непрестанно множатся, а животных становится меньше, некоторые виды и вовсе вымерли. Люди? Люди истребляли их. Фашисты убивали с перспективой, готовили мир для своих потомков. Звери так не поступают.

— …как говорил Эйнштейн?..

— Вы хватаете очень уж далеко.

— Меня заинтересовало то, что люди с нормальным развитием считали само собою разумеющимся, и я открыл теорию относительности. Вот что говорил Эйнштейн…

— Получается, что ненормальные…

— Я довожу вашу мысль до конца…

— …на Мытной у кулака, который по утрам выходил во двор…

— Как вам не стыдно?

— Да вы же сами, Анна Андреевна, вы же сами… У человека много естественных потребностей…

— Вы вульгарный человек, Иван Иванович.

— Спасибо за откровенность, Анна Андреевна.

— Кстати, вы знаете Валентиновых?

— Семен Иосифович, пора начинать.

— …хвастается тем, что не красит губы и не пудрится. Гордая…

— И с чего это вы взяли, боже мой, на нее жалко смотреть.

— Скромный человек живет так, чтобы ничем не выделяться.

Непонятно, по каким признакам гадала молодая цыганка с младенцем? Черный ребенок, как будто из дымохода, он также найдет себе пару, Пирика с Мишкой самые счастливые. Если бы только одни красивые влюблялись, человечество давно бы вымерло. Узнать бы, почему Ольга Степановна ушла от своего мужа? Бездетные, дети цементируют семью, сначала — любовь, потом — дети, далее — привычка…

(«Проходят месяцы, год, много — два, и бурная страсть уже угасла… Почему же? Да на основании закона, по которому яркость страсти поддерживается обманчивостью страстного образа. На протяжении года, на протяжении двух… яркость страсти исчезла. Любовь, однако… не исчезла… это — любовь по привычке — дружба».

…без привычки невозможно. Будут десять раз рассматривать на собраниях, и я привыкну, затем сам попрошу: разберите, будьте добры, скучно стало, намыльте шею — сразу станет веселее. Кирилл Михайлович радуется возможности поговорить. Молод, крикун, у него прозрели глаза только на себя, других он не видит. Потом увидит. Жаль, что партийного секретаря нет дома. Тол? Нет, тол — это взрывчатка. У меня на уме толь. Черная бумага. Секретарь рассудительный. У тебя, милый, начинается склероз, иначе бы ты помнил тот случай в театре на постановке «Чужая возлюбленная». Ты был удивительно забавен, даже несколько смешон, когда попросил прощения.

— Простите, пожалуйста. — Он смущенно отдернул локоть и взглянул на свою соседку. До этого он ее просто не замечал, хотя уже шло второе действие. Небольшой зал городского театра тонул в мягком голубом освещении, что создавало какую-то интимную обстановку. Он еще раз поглядел на свою соседку. Это была миниатюрная блондинка с мальчишеской челкой, на голове — забавная белая шляпка с кисточкой. Решил, что она очень юная и не заслуживает внимания серьезного человека, далее как-то странно просить прощения у такого птенца.

Ты выглядел действительно смешным: такой серьезный человек просит прощения у такой юной соседки, ты мне показался тогда намного старше, теперь ты молодой, мы почти ровесники. Потом я тебя нарочно толкнула, и ты снова торопливо извинился, хотя это должна была сделать я. Неужели ты и вправду не помнишь?

Сквозь полосатую штору в помещение заглядывало небо, оно было черным, а по нему летали белые, ослепительно белые голуби, они летали по небу, словно скользили по льду, то исчезали совсем, то вдруг заполняли весь просвет окна. Василий Петрович сердился, что штора опущена слишком низко, однако никто не решался первым встать и потянуть за шнурок. По улице прогуливались парень и девушка, он прямо-таки висел на ее шее. Какая-то пожилая женщина прошла мимо них, потом обернулась и плюнула. Она в эту минуту готова была поклясться, что никогда не позволила бы такому здоровяку висеть на своем плече.

Все любят… планета влюбленных… и планета громов и молний, думал Василий Петрович. Миллионы миниатюрных кукол в маленьких постельках, и миллионы пушек, танков, самолетов. Дают жизнь беззащитным детям и тут же изготовляют атомные бомбы. Милый, я подарю тебе сына… Черные танки и мой маленький сын на дорогах истории, он появился на свет, не зная, что я до его рождения создал атомную бомбу для его защиты, а другой отец тоже создал атомную бомбу… Мадонна с черным сыном на руках, она любит, так же как белая, а он черный, как из дымохода, у негров бог черный, с белыми зубами; на реке сейчас хорошо, да еще если искупаться, на пляже теперь уже пусто. Летом он переполнен, весь перетоптан, с пляжа я всегда приношу домой блох — многие приводят с собою собак и купают… Тогда была ранняя весна, кажется, апрель.

Первая трава пробилась только на дамбе, дорожки еще не все просохли, на березах суетились синицы, их было очень много. В это время года природа еще серая и сырая, как жилье, давно покинутое людьми. Они шли дорожкой вдоль пляжа, и обоим почему-то было тоскливо. Пустой пляж навевает грусть так же, как пустой дом, как обезлюдевшая земля… Представьте себе на минуту: безлюдные города, огромные города без людей… Он сказал:

— Я здесь не купаюсь, не терплю тесноты.

— Ты любишь уединение?

Она была задумчива и продрогла. В долине реки, как в длинном коридоре, сквозило — дул апрельский ветер, он летел сюда со склонов белых гор, с целинных снегов высоких полонин.

— Смотри, смотри! — вдруг вскрикнула она. — Черный мотылек! Первый черный мотылек! Это к счастью.

Черный мотылек пролетел в сторону парка, вернулся, сделал над ними круг.

Она оживилась, радостно вскрикнула:

— Поймаем наше счастье! — и пустилась в погоню за мотыльком, а он пролетел над пляжем и затерялся в весеннем воздухе, она же мгновенно повеселела и чувствовала себя самой счастливой на свете.