Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Но после случая с Цылевой Соболев, залетевший в своих мечтах высоко, словно бросился вниз, и, встретившись с Пургой после возвращения его из Москвы, смотрел пасмурно. А Артем Семенович, несмотря на полноту, легко и быстро прохаживался по кабинету. Соболев тоже поднялся.

— Сиди, сиди, — сказал Артем Семенович. Он ни о чем не спрашивал Соболева и посматривал на него, не поворачивая головы, как-то по-птичьи, одним глазом, но черным, острым, наблюдающим глазом из-под отечного тяжелого века. — Съездил, Москву-матушку поглядел. Красавица она, брат ты мой, Соболев. Обратно в самолете с ангарстроевцами летел. Вот бы тебе побывать. Может быть, в ЦК комсомола вызовут, а?

— В Москву надо ехать с хорошим лицом! — горячо возразил Соболев.

— С хорошим! А ты полагаешь, в нашем городе можно быть не с таким? — настораживаясь, поинтересовался Пурга.

Позвонили с завода.

— Подождите, я через час к вам сам приеду, я ведь недавно только из Москвы… позавчера, да, прилетел, на месте все и решим, — ответил Артем Семенович и снова обратился к Соболеву:

— Ну, выкладывай, какие у тебя…

— Неприятности у меня, Артем Семенович.

— Ага, ну, выкладывай, какие у тебя неприятности. — Артем Семенович достал из бокового кармана защитного в обтяжку сшитого френча золоченый портсигар с тонкими, выгравированными на уголке буквами, раскрыл его — портсигар был наполнен первосортными папиросами — и протянул Соболеву. — Куришь? Нет? Это хорошо. Только из этого портсигара не грех покурить. Мне его ангарстроевцы подарили. Среди них оказались… да, оказались двое наших вятских: я с ними вместе работал когда-то. Были прежде деревенские, едва грамотные ребята… А теперь стал удивительный, стремительный народ! Ну так что у вас случилось?

На днях, вернувшись с кабельного завода, Силин подтвердил, что Куренков там ничего не сделал, и заметил:

— Знаете что, Игорь… Уж если говорить о настоящей работе, то моя точка зрения: Цылеву надо избрать секретарем комитета. У нее авторитет на заводе огромный имеется, и вот этого… самого… что вы хотите: выдумки у нее больше чем достаточно.

И сейчас Игорь, нервно катая по колену авторучку, стал рассказывать Пурге о делах на кабельном.

— Думаем рекомендовать комитету избрать другого секретаря, — сказал он. — Бюро согласилось со мной.

— Кого же?

— Цылеву.

— Цылева… Не знаю такой.

Игорь обстоятельно рассказал о ней и о делах в организации.

— Кабельный самый большой завод у нас, Куренков в нашей номенклатуре, — задумчиво сказал Пурга. — Мы его утверждали всего полтора года назад. Он коммунист, молодой работник. А раз молодой, значит работать с ним надо, — и уже сердито заметил: — А ты — раз, два… и хочешь снимать человека. И так на последних отчетах и выборах половину комсомольских секретарей переизбрали.

— Снимать плохо, конечно, но ведь надо к делу подходить творчески. Нам никто не давал права держать бездельников, кто бы они ни были, — сдерживаясь, произнес Игорь.

— Учите Куренкова.

— Учить надо не за счет полуторатысячной организации. Тем более, что налицо лучшая кандидатура.

— Ты уверен, что лучшая?

— Уверен.

— Ох, доверчивая молодость! — покачал головой Пурга.

— Артем Семенович! Да ведь люди ее знают. Да ведь и не верить людям — тоже плохо, наверно? Другое дело — верить надо, проверяя. А я пока в принципе советуюсь, как вы на это дело посмотрите? Да и решать будет заводской комитет.

— Наконец-то! — облегченно сказал Пурга. — То-то, что комитет. Ты еще комсомольское собрание на заводе собери, у комсомольцев спроси: захотят ли они Куренкова снимать?

Пурга хмыкнул, продолжая буравить Игоря своими острыми глазами. Потом спросил:

— Ну так что ж ты в ней нашел, в этой Цылевой?

— Артем Семенович! Почему так скептически? Как будто бы на Куренкове свет клином сошелся? Вы думаете, Соня одна такая? Ну, хорошо, не Цылева… Давайте смотреть еще людей… Вы думаете, мало на кабельном заводе людей, которые лучше Куренкова? А Соня, это девушка, которая… которая прежде всего не успокаивается ни на минуту. Она людей организовать умеет!

— Научи этому Куренкова.

Игорь пожал плечами.

— Учить надо. Но все-таки, мне кажется, учить, что если в общежитии плохо, то надо тотчас пойти и помочь, а если цеховой секретарь не написал плана работы, то надо заставить его написать, — простительно этому учить рядовых комсомольцев. А если руководитель такой большой организации этому за полтора года не научился, что ждать от него?

Пурга помолчал.

— Ясно. Возражаете?

Вместо ответа Пурга поднял телефонную трубку. Поворот рычажка, и он нетерпеливо сказал телефонистке:

— Болотникову мне, из кабельного завода. — Пурга смотрел, казалось, мимо Соболева, но в то же время Игорь знал, что ни одно движение его мускулов, передающее оттенок чувств, не ускользало от него. — Здравствуй, Настасья Петровна. Как дела?

Пурга внимательно слушал, кивая головой, из коротких вопросов его Игорь понял, что завод по-прежнему дает много брака и что Пурга положением дел очень недоволен.

— Еще вот что, — сказал Пурга в телефон Болотниковой. — Цылеву знаешь? Уж не знаю, беленькая или черненькая… Да, да, из механического. Что? Так… так…

Пурга довольно долго кивал головой, наконец положил трубку.

— Ну вот, видишь, Соболев, — сказал он, — ты Цылеву хвалишь, а Болотникова говорит, что она легкомысленная, самоуверенная девчонка.

Игорь вспыхнул.

— У Цылевой есть, конечно, недостатки, но зато сколько у нее инициативы, того самого огня, без которого немыслима комсомольская работа. Ее надо воспитывать, растить, но заботливыми, любящими руками.

— Так, так, — холодно сказал Пурга, — значит, сегодня из комитета, а завтра в комитет, да еще на секретаря рекомендовать.

Игорь решил, что больше отнимать время на споры нельзя.

— Значит, возражаете, — Игорь почувствовал, что крови прихлынуло к его щекам столько, что щеки словно ожгло.

Скрипнув, отворилась дверь кабинета, но ни шагов, ни голосов не было слышно, Игорь невольно обернулся. От дверей по ковру медленно шел мальчуган лет пяти. На меховой шубке его блестел подтаявший снег, а у рукавов на тесемках забавно болтались снятые рукавички.

— Вот видишь, Пуржонок пришел, — сказал Игорю Пурга, улыбаясь отеческой, любящей улыбкой, вставая и подходя к мальчику. — Ты почему же не в садике?

— Ка-лан-тин, — выговорил Пуржонок вместо «карантин», тоже улыбаясь и болтая рукавичкой.

— А мама где? Верно, в горком пришла? Поди к ней.

— Папа, я здесь хочу. Папа, а у нас в садике…

— Что же у вас в садике?

— Медвежонков купили! Плюшевых.

— Да ну? Вечером расскажешь. К папке нельзя, папка работает, — сказал Пурга и, легонько и нежно взяв мальчика за ручку, повел его к двери.